Я повертел загадочную штуку, рассматривая женщину так и эдак.
– У вас, благородная леди, такие есть?
– Я их не собираю, – ответила она.
– Жаль, – сказал я.
– Почему?
– Да все хочу подарить вам что-нибудь… Нет, не как женщине, какая из вас женщина, а как могучему и надежному другу. Ну, не другу, гусь свинье даже не товарищ, но как могучему светочу на моем пути.. Скажите, во всех янтарях эти женщины одинаковые?
Она подумала, покачала головой:
– Нет, позы разные. Но сами одинаковые. Как мужчины.
Я не понял, переспросил осторожно:
– Это в каком смысле?
– Прямом, – объяснила она снисходительно. – Это мужчины все одинаковые, как галька на берегу. Женщины все-таки разные.
Из стены над ее головой с трудом продавилась гигантская амеба, размером с дыню, медленно сползла до самого пола, а затем, пульсируя, как толстый жирный червяк, начала передвигаться к другой стене. Джильдина, судя по всему, ее тоже как-то заметила или почуяла, но даже не стала оборачиваться.
Амеба ползла, собирая сор, а когда начала втискиваться в каменную стену, весь мусор отлепился и ссыпался на пол, а странное существо исчезло.
Похоже, из-за инцидента с зыбучим камнем, что вдобавок еще и клей почище казеина, сегодня Барьер не потрогаю. Ну да ладно, сегодня не самый трудный день.
Мне почудилось, что, когда укладывались на ночь, Джильдина поглядывала на меня с некоторым вопросом в глазах, но я пожелал доброй ночи и, повернувшись к ней спиной, заснул. Правда, некоторое время еще слушал, как она непривычно долго укладывается, убирает из-под себя косточки животных и щепочки, хотя раньше преспокойно засыпала там, где ложилась.
Под утро к нам через дыру в завале протиснулся крупный варан. Джильдина убила дурака, а когда я проснулся, разделанная тушка уже жарится на вертеле, запах жареного мяса наполнил пещеру, а на входе звериная мелочь дерется за выброшенные наружу кишки и голову наглеца.
– Очень вкусно, – сказал я льстиво. – Как вы изумительно готовите, Джильдина!.. Ну разве какая-то женщина в состоянии так зажарить варана? Да она и баранью лопатку не сумеет приготовить, как вы эту бедную, но такую вкусную ящерицу! И это при вашем аристократизме, благородном облике…
Она буркнула:
– Тебе не надоело?
– Что?
– Ну эти бесконечные "леди Джильдина", "благородная леди", "ваша светлость"…
Я ужаснулся:
– Как можно? Во-первых, к женщинам надо обращаться со всяческой уважительностью. Во избежание. Во-вторых, я должен постоянно тренироваться, а то, когда вернусь в прежний мир, та-а-а-акое могу взбрякнуть от своей природной искренности… Во-четвертых, разве вы не леди? Какой королевский поворот головы, какая надменность взгляда, разворот плеч, дельты Шварца, бицепсы Коллемана, грудь Ахиллеса, квадрицепсы Тони Зарко…
Она поморщилась.
– Ты пропустил "в-третьих".
– Правда? – изумился я.
– Да. Наверное, все же по голове тебя били.
Я отмахнулся.
– Неважно, тоже брякнул бы какую-то хрень. Ящерица просто великолепная.
Она свирепо разрывала заднюю лапу варана, толстую и сочную, хрустели суставы и брызгал сок, а голос прозвучал без привычной грубой злости:
– Просто молодая.
– Но вы ее нигде при своем врожденном аристократизме и безукоризненной грации не пережарили, – напомнил я, – и сырого не осталось… Я бы так не смог.
– Ты многое не можешь, – ответила она безжалостно. – Ешь быстрее.
– Зато можете вы, – сказал я с восторгом. – Я даже страшусь представить, что вы еще можете! Только ночью, во сне, когда контроль слабеет, могу напредставлять всякое…
– Я за тебя все делать не буду, – отрезала она.
Запив водой, снова мешки на спину, она вылезла из норы первой, я следом, весь мир снаружи окрашен странным и очень недобрым желтым светом. Вместо кроваво-красного неба плещет оранжевое море. Отчетливо вижу и волны, и странные струи, что закручиваются спиралями, пытаясь образовать смерчи или тайфуны.
А в том месте, где должно быть солнце, нечто огромное, как Юпитер с ближайшего спутника, белое, плазменное, искривляющее пространство-время, прогибающее небо, своим буйством чем-то похожее на Большой Взрыв, с которого началась Вселенная.
Джильдина, не обращая внимания на цветовые эффекты, сразу пошла таким быстрым шагом, что сама иногда переходила на бег. Я спешил следом, задыхался, потеть начал сразу, спросил в мускулистую спину с блестящими шарами далеко разнесенных плеч: