– Ты мне не пациент.
– Конечно! Поэтому давай рассказывай.
Климка, впрочем, еще минут пять помялась. Но потом начала:
– Да с Ванькой опять не ладится. Я же думала, так лучше будет: по договору. Он – мне, я – ему. А мне так тошно... – и замолчала. – Ай, да не о чем тут говорить! Ладно, извини, что оторвала тебя от дел. Расскажи лучше, как у тебя свидание вчера с Егором прошло.
Милочка обрадовалась было: говорить о своих делах, конечно, приятнее, чем выслушивать о чужих проблемах. Тем более что с Егором все вчера вышло прекрасно... И утром... Но Милочка волевым усилием взяла себя в руки. Что же она – до конца жизни теперь будет каким-то гипертимом с атрофированной эмпатией? С радостью для себя Милочка ощутила, что может почувствовать всю глубину страдания подруги. И на самом деле хочет ей помочь.
– Нет уж, дорогая, – Милочка взяла все в свои руки. – Давай поговорим о твоей проблеме. Что случилось?
Но Климка была непробиваема.
– Мне, – говорит, – вчера на голову Шекспир упал. Я полки от пыли протирала, а он возьми и сверзись. «Ромео и Джульетта». Нет чтобы «Гамлет» какой-нибудь! Ненавижу «Ромео и Джульетту»! У нас в классе все девочки страдали – хотели быть Джульеттами. И только я одна, как будущий медик, смотрела на мир трезво. Джульетта эта – такая дура. Противно читать. И говорить о ней противно.
– Отлично, – обрадовалась Милочка. – Давай об этом поговорим. Что это ты так на Джульетту набросилась? И потом, Шекспир просто так на голову не падает.
Климка и сама поняла, что ее ненависть к Джульетте – что-то нездоровое.
– Да не знаю я, с чего это все вдруг... Ну как я тебе скажу, почему я ее не люблю?
– А давай поработаем с ней, как со сновидением. Ты же уже столько раз мои сны разбирала, что я научилась методике. Ну давай, а? Мне так хочется себя в этом попробовать... – Милочка взмолилась так искренне, так сильно сжала руку Климентьевой...
Климка подумала, что все равно из этого ничего не выйдет, но авось отвлечет. И согласилась.
– Начинаем! – торжественно, шепотом, потому что рядом были люди, провозгласила Милочка. – Начинаем с ассоциаций. Джульетта.
– Джульетта, первая любовь, Италия, Венеция, хочется в отпуск, к чертовой матери всех шизоидов, истероидов и психастеноидов.
– Ну Климочка, ну серьезно...
– Джульетта, первая любовь, школа, изучаем Шекспира, все девочки – дуры, учительница – маразматичка, слава богу, что я уже выросла...
Так они бились минут сорок. Выудить из Климки что-нибудь стоящее у Милочки не получалось.
– Ты слишком много думаешь! – ругалась Милочка. – Отключи голову, расслабься! Кто мне все время это говорил!!!
– Я пытаюсь... Джульетта, первая любовь...
– Что она чувствует, когда после их первой встречи на балу выходит ночью на балкон. Она стоит, она молится, она думает о нем... Она – Капулетти, он – Монтекки.... Она его любит. Она не знает, что он уже проник в сад...
– Джульетта, первая любовь, чувства, смятение, воронка, ви...
– Какая воронка?
– Ну... Ее затягивает в воронку, – растерянно протянула Климка. – Я не знаю. Меня просто уже задолбало.
– Отлично! – обрадовалась Милочка. – Ты – воронка.
– Ладно, – устало согласилась Климка, – я – воронка.... Вороной я себя чувствую! «Сыр выпал, с ним была плутовка такова...» Ладно, ладно, я – воронка: маленькая такая ворона...
– Перестаньте, Катерина Григорьевна. Сосредоточьтесь. Вы – воронка.
Климка пару раз глубоко вдохнула и столько же – глубоко выдохнула.
– Я – воронка.
– Где ты? Как ты себя чувствуешь? Зачем ты?
– Я воронка в океане, куда затягивает все и всех. Я продолжаюсь от поверхности до дна. Мне хорошо, но щекотно. Щекотно тогда, когда по мне проскакивают люди.
– Отлично. Ты – океан. Как ты себя чувствуешь?
– Я – океан, – и неожиданно для самой себя Климка в блинной на Невском почувствовала себя океаном. – Я большой, спокойный, мне хорошо – у меня нет противников...
– Каких противников? Какие у океана могут быть противники?
Но Климентьеву уже несло.
– Я – океан, который полностью покрывает что-то... Суши нет. Есть воронки. Я весь испещрен воронками. Они идут от поверхности ко дну. Но дна нет. Там не дно... Там некое небытие, там хорошо. Людей засасывает в воронки, и они попадают в небытие. Через тончайшую пленочку, отделяющую небытие от меня. Оно во мне. Как что-то среднее... Сердцевина. Вроде бы и нечто самостоятельное... Как сердце. Но если отделить, то отдельно существовать не может.