Я, опять я и еще раз я

— Я же сказала: я знаю, как это устроить. Но вы сами не даете мне вам помочь. Меня оттеснят. И меня, и мою команду, и наш департамент. Они возьмут вас за шкирку, как котят, запихнут в какой-нибудь научный модуль и начнут изучать под микроскопом. Вернетесь к тому, с чего начали.

— Разве вам не все равно, что с нами будет? Мы же убили.

«Вот и я тоже убила, — подумала Ева. — Чтобы спасти себя, чтобы избежать жизни, которую спланировал для меня кто-то другой. Чтобы жить своей собственной жизнью».

— Вы могли бы выбраться из этого, не отнимая ни у кого жизнь. Вы могли просто забрать детей и скрыться. Но вы выбрали этот путь.

— Это была не месть. — Та, что заговорила, закрыла свои удивительные и прекрасные лавандовые глаза. — Это была свобода. Для нас, для наших детей, для всех остальных.

— Они бы не остановились, — объяснила другая. — Они сделали бы нас снова, репродуцировали бы детей.

— Знаю. Не мое это дело решать, оправданы ваши действия или нет, я и так уже нарушаю устав. Если не хотите отдать мне Дину, найдите способ связаться с ней сами. Скажите ей, пусть прекратит. Скажите ей, что надо бежать. Вы получите все, что хотите. Даю вам слово.

— А как же все остальные? Девочки в школе? Новорожденные?

Глаза Евы стали холодными и бесстрастными.

— Я не могу спасти их всех. И вы не сможете. Но вы спасете очень многих, если скажете мне, где она. Если скажете мне, где Айконы проводят свои операции. Где их база.

— Мы не знаем. Но… — Та, что заговорила, переглянулась со своими близнецами, дождалась их кивка. — Мы найдем способ связаться с ней. Мы сделаем все, что можем.

— Времени у вас не так уж много, — предупредила Ева и оставила их одних.

На улице ее сразу охватило холодом. У нее замерзли щеки, руки. Она подумала о наступающей зиме, о долгих месяцах темноты и холода.

— Я отвезу тебя домой.

Усталое лицо Пибоди оживилось:

— Правда? До самого дома?

— Все равно мне надо подумать.

— Думайте, сколько хотите. — Пибоди забралась на пассажирское сиденье. — Завтра с утра позвоню родителям. Придется им объяснить, что мы задержимся, если вообще успеем.

— Когда вы собирались ехать?

— Завтра после обеда. — Пибоди широко зевнула, едва не свернув челюсть. — Хотели успеть до самых жутких праздничных «пробок».

— Поезжай.

— Куда?

— Поезжай, как планировала.

Пибоди перестала тереть усталые глаза и заморгала.

— Даллас, я не могу так вот просто взять и отправиться лопать пирог с тыквой на данном этапе расследования.

— А я говорю, что можешь. — Движение, слава богу, поредело. Избегая Бродвея с его бесконечной гулянкой, Ева вела машину по глубоким каньонам своего города почти по пустым улицам, прямо как спускаемый аппарат на темной стороне луны. — У тебя есть планы, ты имеешь право их придерживаться. Я все равно выжидаю, тяну время, — добавила Ева, увидев, что Пибоди опять открывает рот.

Пибоди закрыла рот и удовлетворенно улыбнулась.

— Да, я знаю. Просто хотела услышать это от вас. И, как, по-вашему, сколько времени мы сможем выиграть?

— Не так уж много, но… — Ева начала перечислять: — Моя напарница усвистала к родителям лопать пирог с тыквой. Завтра мне на голову свалятся родственники Рорка. Все куда-то разбрелись, у всех на уме одна индейка. Никого не найти. Как начинать операцию в таких условиях?

— Все федеральные службы будут закрыты до самого понедельника. Тиббл это знал.

— Конечно, знал. Авось все затормозится на день или даже два. Он ведь и сам того же хочет. Вот и он будет тянуть время.

— А как же школа, дети, учителя?

— Все еще думаю.

— Я спросила Авриль — ну, одну из них, — что они будут делать с детьми? Ну, в смысле, как объяснят, что у них три мамы? Она говорит, объяснят, что они три сестры, нашедшие друг друга после долгой разлуки. Они не хотят, чтобы дети знали правду о них, о том, чем занимался их отец. Они уйдут в подполье, Даллас, при первой же возможности.

— Не сомневаюсь.

— И мы дадим им эту возможность.

Ева упорно смотрела прямо перед собой.

— Как офицеры полиции мы ни в коем случае не можем способствовать бегству важных свидетелей.

— Верно. Я хочу поговорить с родителями. Смешно — всякий раз, когда что-то мешает разобраться, увидеть вещи в истинном свете, обращаешься к маме и папе. Ну, вы меня понимаете.

— Нет. Откуда мне знать?

Пибоди отшатнулась, как будто ее ударили.

— Простите. Черт, я совсем дурею, когда так устаю.