Песчаный блюз, Стр. 7

— Пять золотых за какие-то яйца?! — поразился Буйвол, барабанщик группы.

— Голубые яйца, — пояснил я. — Особый сорт. Я его послал, конечно… Не сорт, Миху. Ну, поторговались и сошлись на трешке.

Буйвол мотнул наголо бритой головой на толстой шее.

— Все равно много, — прогудел он пьяным голосом.

— Ну да, и еще ж ремонт. Хотя Захарий может подлатать пока забесплатно, чтоб только «Зеб» ездил, а остальное потом, когда я деньгами разживусь с доставок. Но Миха сказал: если я из Рязани смоюсь не расплатившись, Христа так разозлится, что может запросто наемников подрядить, чтоб меня завалили, и «Зеба» себе забрать.

Буйвол уставился на меня блестящими глазами, выпятив челюсть.

— Боишься?

Я криво улыбнулся.

— Ротника… нет, не боюсь. Но ситуация плохая.

Икнув, он разлил настойку по стаканам, выпил, не дожидаясь остальных, ухватил из тарелки горсть жареных земляных орешков и отправил в пасть.

— Так што делать думаешь, Музыкант? — прошамкал Буйвол, жуя.

— А что… для начала с вас деньги получу.

Я еще выпил, закусил сухариком и достал трубку. Пока раскуривал, к нам, сжимая сразу четыре кружки пива, протолкался Пыльный, самый старший участник группы, гитарист и певец. Водрузив кружки в центр стола, он сел между мной и Кукурузным Дедом.

— Три серебряка, — сказал я ему.

— Музыкант, брат, — Пыльный обнял меня за плечи, придвигая кружку. — Ты выпей, потом разберемся…

Буйвол что-то прогудел, сграбастал кружку и запрокинул голову. Огромный кадык на шее задвигался вверх-вниз — барабанщик влил пиво в горло, как в колодец.

— Идти надо, — сказал я. — Пиво не буду, не хочу с настойкой мешать.

— Дело говоришь! — согласился Буйвол и взялся за мою кружку.

— Три монеты, Пыльный, — повторил я.

Он убрал руку с моего плеча.

— Че-то много, Музыкант. За что столько?

Я пыхнул дымом и ответил:

— За пять песен.

— Много, ага, — Кукурузный Дед кивнул, поглаживая вихрастый чуб. Когда дело доходило до оплаты песен, «Банда четырех» становилась «Бандой скупцов».

Опустошив вторую кружку, Буйвол положил башку на стол и заснул. Я выбил трубку о каблук, сунул в чехол, чехол — в карман, взял со стола шляпу, надел, продавил ребром ладони тулью, чтоб там образовалась впадина. Посмотрел на Кукурузного Деда, на Пыльного и сказал:

— Вот что, игруны. Я реально в плохом положении. Миха наехал, тачка сломана. Все деньги Михе отдал, даже за ночлег здесь не расплатиться, придется в «Зебе»… Потому мне надо все, что вы мне должны. Вы уже целый сезон не платите.

— Нет, сейчас ничего не дадим… — начал гитарист, но я перебил:

— Пыльный, говорю, не вздумай крутить. Гони монеты.

— Да пошел ты, Музыкант… — пробормотал он, отодвигаясь.

В общем, все было ясно. Я взял его за шиворот, дернул на себя, другой рукой схватил за горлышко пустую бутылку из-под настойки и занес над головой.

— Если ты сейчас монеты не выложишь, я сам их у тебя возьму из кармана. Только ты этого не почувствуешь, потому что будешь под стулом лежать.

— Э, э! — Кукурузный Дед привстал, я локтем ткнул его в грудь, толкнув обратно на стул.

Пыльный дернулся было, но замер, когда я сделал движение, будто собираюсь шмякнуть его бутылкой по лбу.

— Буйвол! — растерянно позвал Кукурузный Дед. — Буйвол, проснись!

Но тот спал, громко храпя.

Пыльный скосил глаза на рукоять «шершня», торчащую из кобуры на моем боку. Эти пистолеты сделаны на основе какой-то древней модели, которая вроде бы называлась маузером или как-то похоже. Сбоку из «шершня» торчит плоский прямоугольный магазин на шесть патронов, у пистолета два ствола и два спусковых крючка. Хотя стрелять в «Злом киборге» — себе дороже, немедленно примчатся вышибалы со сторожами и быстро размажут тебя тонким слоем по ближайшим поверхностям. Пыльный знал, что я вряд ли подниму пальбу, но двуствольник и занесенная над головой бутылка — убедительный довод, и он полез в карман. Достал кошель, развязал шнурок на горловине.

Опустив бутылку, я сел.

— А, че?! — Буйвол вскинулся, осоловело поглядел на нас и опять упал головой на стол.

— Ты совсем оборзел, Музыкант! — прохрипел Пыльный, вытаскивая из кошеля монеты. — Больше можешь к нам со своими песенками не подваливать!

— Ну да, а что ж вы петь будете? — я принял у него три серебряка.