Алекс, или Девушки любят негодяев

— Мне неинтересны нормальные девицы, — вдруг проговорил Алекс, глядя на кончик сигареты, которую держал в руке, и Джеф вздрогнул — неужели сказал вслух? Или все, что говорят про Алекса, на самом деле правда?

— Да я не… — начал Джеф, но Алекс остановил его движением пальцев:

— Я понял. Так сделаешь?

Что оставалось Джефу?..

* * *

Марго брела по тротуару, то и дело натыкаясь на прохожих и не обращая внимания на злобные реплики типа «слепая корова» и «куда прешь, овца». Очередное собеседование окончилось еще хуже, чем все предыдущие. Работодатель оглядел ее с ног до головы, даже не взглянул на резюме и вдруг вальяжно бросил:

— Ну, что… Есть у меня работа для тебя, девочка. Сейчас дверь замкнем — ртом поработаешь. Согласна?

Марго сперва решила, что ослышалась. Но когда мужчина встал и пошел к ней, расстегивая брюки, она вскочила, дала ему по лоснившейся покрасневшей морде и выскочила за дверь, заливаясь слезами. Самое отвратительное, что собеседование устроил хороший приятель, а оказалось вон что…

Поняв, что идти домой с таким лицом она не может, — Мэри сразу начнет выспрашивать, что произошло, а рассказывать стыдно и противно, — Марго свернула в переулок и спустилась в маленькую кофейню в полуподвале. Наскоро заказав латте и два круассана с ветчиной и сыром, она прошла в туалет и умылась. Лучше прийти с ненакрашенным лицом, чем с зареванным — Мэри может и не заметить отсутствия косметики, а красные глаза моментально увидит и начнет приставать с расспросами, а этого Марго не хотела.

Без аппетита съев круассаны и запив их остывшим кофе, она посидела еще несколько минут в кафе и, вздохнув, потянулась к телефону. Мэри не брала трубку, и это сразу насторожило Марго. Подруга никуда практически не выходила одна, особенно сейчас, в дождливую погоду — боялась поскользнуться, а опираться на костыль не хотела категорически. Хромота смущала Мэри, привыкшую к мужскому вниманию, а теперь же во взглядах читалось сочувствие, раздражавшее ее.

— Да! — раздался, наконец, в трубке чуть запыхавшийся голос, и Марго с облегчением выдохнула:

— Мэрик, ну что же так долго? Я начала волноваться!

— Господи, Марго! — рассмеялась Мэри. — Ты меня готова дома запереть и не выпускать.

— Надо будет — запру, — пообещала Марго. — Я еду домой, купить что-нибудь?

— Сама посмотри. И не теряй меня, я буду поздно, — и Мэри положила трубку.

Марго всполошилась — так все-таки она не дома, ушла куда-то, и теперь не говорит, куда и с кем. Алекс пропал месяц назад, как обычно — ни звонков, ни эсэмэсок. Интересно, с кем Мэри? Может, он вернулся? Хотя вряд ли — Мэри не стала бы встречаться с ним, а если бы и стала — сказала бы непременно. Марго устала разбираться в запутанных отношениях бывшего мужа и подруги. Эти двое иногда напоминали ей умалишенных — при совершенно очевидном интересе друг к другу они ухитрялись сделать все, чтобы при встрече разругаться в дым и не дай бог не оказаться ближе, чем на много тысяч километров. Алекс улетал к себе в Цюрих злой и совершенно выбитый из равновесия, Мэри запиралась в комнате и не выходила сутками, курила, писала стихи или плакала. Марго искренне не могла понять — ну, почему они это делают? Неужели трудно признаться, наконец, что они любят друг друга? И всем станет легче, в том числе и самой Марго — она перестанет наблюдать за мучениями двух самых дорогих людей. Но все беседы с Мэри ни к чему не приводили, Марго не сомневалась, что причина именно в упрямстве. Она всячески старалась убедить Мэри, что планов в отношении Алекса больше не строит, что сам Алекс тоже вряд ли вернется к ней — но Мэри не слушала.

— Дело не в тебе, — твердила она всякий раз, пряча от подруги несчастные глаза. — Дело во мне, Марго. Я не могу…

— Да почему?! — в который раз недоумевала Марго, и однажды все-таки получила ответ. Мэри вздохнула, обхватила себя руками за плечи и произнесла тихим бесцветным голосом:

— Потому что я люблю его.

Это признание не открыло Марго Америку, однако удивило — Мэри никогда не говорила о своих чувствах, предпочитала отмалчиваться или писать стихи, листки с которыми Марго находила полусожженными в пепельнице.

• Твоя печаль — моя отрада,
• Твоя тоска — моя награда,
• Твой гнев я жадно пью до дна —
• Такая мне судьба дана.
• Ты сердишься — а я ликую,
• Ты жадно смотришь на другую,
• Ты злишься, плачешь, хмуришь бровь,
• И я влюбляюсь вновь и вновь.
• И мне за гордость нет упрека,
• Тобой наказана жестоко
• Останусь я одна в ночи.
• О, сердце жаркое, молчи!

— примерно такое она недавно прочитала, выуживая очередной обгоревший листок из мусорного ведра. Мэри страдала молча, изливая свои чувства в стихах, на листы, которые даже не сохраняла.