Убей свою любовь

Никита захохотал, заставив меня вздрогнуть от удивления – ничего веселого я не сказала сейчас.

– Ох, простите, – выдохнул телохранитель, пытаясь успокоиться. – Просто я представил, как вас к этому Варвару привязывают, а он от ужаса в стринги свои напустил...

– То есть про меня ты плохо не думаешь? – улыбнулась я, и он серьезно ответил:

– Вы бы достойно встретили наказание, я думаю.

Я тоже так думала, но, видит бог, как мне этого не хотелось...

– Даже не переживайте, – подытожил Никита, застегивая «молнию» на сумке. – Акела умный человек, он не станет ревновать.

Очень хотелось бы надеяться...

* * *

Самое неприятное в том, что муж приехал встречать меня в аэропорт. Неприятное – потому что я не была готова к этому, надеялась, что у меня будет еще время в дороге до дома, где-то часа полтора, чтобы успеть уравновесить свое состояние, попытаться «сделать лицо» и не выдать эмоций и гложущих изнутри переживаний. Как ни крути, мне было стыдно за то, что я сделала, потому что я изменила мужу – как бы ни пытался Никита убедить меня в том, что это «мелочь и пустяки – дело житейское». Хорошенькие «пустяки», когда я не могу даже найти причину, по которой я сделала это. Одиночество? Скука? Тоска? Разве это могло послужить оправданием моему поступку? Разве я сама, будь на месте Акелы, поверила бы в это, простила бы? Вряд ли. Так почему же умный взрослый человек должен проглотить очевидное глупое вранье?

Именно поэтому, увидев мужа за большим стеклом зала ожиданий, я сникла и даже не могла сдержать эмоций. Когда он поднял меня на руки, мне захотелось вырваться и убежать – не от этого жеста, а от осознания того, что я недостойна таких проявлений. Вообще недостойна быть рядом с ним. Я занимаю чье-то чужое место – место женщины, обожавшей бы его и смотревшей в рот, ловившей каждое слово, жест, взгляд. Женщины, никогда не посмевшей и не помыслившей бы даже изменить ему – и с кем? С проституткой мужского пола в блестящих стрингах...

– Что с тобой, Аленька? – Саша пытался заглянуть мне в лицо, но я отворачивалась, хотя понимала, что этим только усугубляю все, вызываю ненужные вопросы, на которые у меня нет ответов. – Устала в полете? Ничего, сейчас приедем домой, примешь душ, полежишь, и все пройдет, – он легко чмокнул меня в нос и пошел к выходу, махнув Никите, чтобы забрал с транспортера сумки.

Как, ну, как может пройти то, что уже сожрало всю меня изнутри?! Он не знает, что я ношу в себе...

Саша же, казалось, перестал обращать внимание на мое мрачное лицо, на закушенную губу и односложные ответы. Он донес меня до машины на руках, и там на сиденье я увидела огромный букет бледно-розовых роз. Они наполнили салон джипа таким одурманивающим запахом, что у меня закружилась голова. Я перебирала цветы и старалась удержаться от того, чтобы не переломать их стебли, гася растущую злость. Злость на себя.

* * *

За время моего отсутствия в поселке мало что изменилось, разве что от жары свернулись в трубочки листья на деревьях, да пыли, не прибитой хоть мало-мальским дождем, стало больше. То же и во дворе дома – пожухлая листва, завядшие плети хмеля, поникшие жасминовые кусты вокруг дома. Собаки даже не потрудились высунуться из своих конур – настолько, видимо, их утомила нынешняя аномальная жара.

Отец встретил так, словно меня не было лет пять – прослезился, зашмыгал носом, стараясь подавить в себе «нештатные» эмоции.

– Ты выросла, что ли, Кнопка? – отстранив меня и оглядев с ног до головы, проговорил он.

– Очень смешно, – буркнула я. – Мне не десять лет, и я не с каникул из деревни вернулась.

– А ты чего это колючая такая явилась? Как еж, право слово.

Отец укоризненно покачал головой и этим добил меня окончательно:

– Что вы выдумываете?! Ну, что вы оба ко мне прицепились?! Я не обязана круглосуточно улыбаться и радостно скакать! Нога у меня болит – не может такого быть?! Чему радоваться?!

Прооравшись, я пошла к себе, оставив отца и мужа в полном недоумении внизу, в прихожей. Я понимала, что веду себя глупо – и не просто глупо, а откровенно по-идиотски, заставляя мужа пристальнее приглядываться ко мне. А вот это уже чревато – Сашка настолько чувствителен в отношении меня, что быстро разберется в причинах моего поведения. Ну, что ж! Значит, так надо, так будет даже лучше.

До вечера я пролежала в комнате, накрывшись с головой покрывалом. Сна не было, зато роились ужасные мысли, жужжали, как пчелы, жалили то и дело, заставляя стонать от почти физической боли. Муж не беспокоил, не звал обедать-ужинать, не входил, не пытался вывести на разговор – он прекрасно знал, что это в подобной ситуации не имеет смысла.