Солнечный зайчик

Он присаживается на корточки возле кровати, заботливо поправляет подушку, хлопает по ней рукой, чтобы я опустила голову, и с улыбкой шепчет:

– Трусишка ты моя. Трусишка, совсем как Пуш.

– Вовсе я не такая, – принимаюсь защищаться я, стараясь не задумываться об отдающемся в ушах раскатистым эхом словечке «моя». Моя! – Да и Пушик не трус, просто осторожничает.

– Не спорь, – категорично-ласковым тоном говорит Грегори. – Оба вы – заячьи души. Он кролик, а ты… ты… Солнечный зайчик. – Наклоняет голову и целует меня в щеку, чуть-чуть касаясь теплыми губами уголка моих губ.

Я замираю, вдавливаюсь в постель и вдруг чувствую, что сейчас не сдержусь, схвачу Грегори за плечи, притяну к себе и не выпущу из горячих объятий до самого утра. Но в это мгновение он выпрямляется и на прощание лишь нежно проводит кончиками пальцев по моей щеке.

– Сладких снов, Солнечный зайчик. Ничего и никого не бойся.

Почему он не остался? – раздумываю я под музыку неутихающего дождя. Почему который день не пытается поцеловать меня по-настоящему? Узнать, что я к нему питаю? Почему больше не упоминает о своем предложении, не заговаривает о будущем?

Мысли о том, с чего все началось, едва шевельнувшись в голове, вызывают в душе мерзкую горечь. Эх! Был бы он не Колбертом, а обыкновенным парнем – таким, каким кажется здесь. И если бы судьба свела нас при каких угодно, но иных обстоятельствах!..

Чувствую, что в эти мысли лучше не углубляться, говорю себе, что разберусь во всем потом, а теперь должна смаковать каждый день, каждую минуту. Затыкаю уши, чтобы назойливые мысли не стучали в виски, и, больше ни разу не вспомнив о хобгоблинах, засыпаю.

Просыпаюсь и вижу: комната купается в утреннем свете. Прав был Сэмюель – дождь смочил землю и к рассвету тучи ушли. Поднимаюсь со смешанным чувством: на душе и тревога, и желание скорее окунуться в новый день, и неловкость. Принимая душ, вспоминаю вчерашний вечер и пытаюсь представить, как встречусь с Грегори сегодня.

Из кухни пахнет вкусностями – оладьями и жареным беконом, но я не спешу к Сэмюелю. Сначала заглядываю в гостиную – в клетке убрано, Пуш играет в новом картонном домике, на вид сытый и довольный, а Грегори нет. Выхожу на веранду, выглядываю во двор – его не видно нигде. Прислушиваюсь: в кухне негромко играет радио и шипит масло на сковородке, но голосов не слышно, скорее всего хозяин там один.

Приостанавливаюсь у стола, придвигаю книгу в зеленой обложке, открываю ее на первых попавшихся страницах и читаю:

• Не отдавай любви всего себя;
• Тот, кто всю душу дарит ей, любя,
• Неинтересен женщине – ведь он
• Уже разгадан и определен.
• Любовь занянчить – значит умертвить;
• Ее очарованье, может быть,
• В том, что непрочно это волшебство.
• О, никогда не отдавай всего!

В душе поднимается неожиданно бурная волна протеста. Не отдавать всего – разве в любви это возможно? И любовь ли это, когда ты в состоянии рассчитывать – что отдавать, а что приберечь? Неужели до конца открыть душу человеку, от одного взгляда которого в ней все цветет и благоухает, – значит умертвить любовь?

И почему меня это так волнует? Меня! В чьей жизни до недавнего времени как будто не было места любовным глупостям. До недавнего времени…

– О! Вот и наша крикунья проснулась!

На веранду выглядывает Сэмюель. Слово «крикунья» он произносит так мягко, что об обиде и не помышляешь – напротив, лицо расплывается в улыбке.

– А я думаю: вроде бы слышал шаги. Но тебя все нет и нет. Решил проверить. Наверное, ищешь Грегори?

Киваю, а самой немного совестно: спустилась, читаю стишки, раздумываю про любовь, а зайти и поздороваться с нашим заботливым Сэмюелем не посчитала нужным.

– Он куда-то уехал ни свет ни заря.

– Уехал? – изумленно переспрашиваю я. – Вроде бы никуда не собирался.

– Ну, может, возникли срочные дела, – говорит Сэмюель, приглашая меня жестом следовать за ним. – Пойдем, пока оладьи горячие. Выпьешь чаю.

В ту минуту, когда Грегори входит в кухню, пряча за спиной что-то шуршащее, я уплетаю шестую оладью и, представьте себе, мне все равно, скажется ли это на фигуре. Очень уж вкусно готовит Сэмюель! До того вкусно, что, если с таким жить, было бы невозможно остаться стройной.

– Привет! – Грегори приближается, наклоняется, чмокает меня в щеку и с таинственным видом водружает на стол нечто празднично-разноцветное в прозрачной упаковке. – Тебе! Пусть эльфы в твоей жизни попадаются только такие.