Облачный атлас

Хэ-Чжу предоставил ей отзыв:

— Если путешествовать достаточно долго, то встретишь самого себя.

Дверь открылась, но презрительность мадам Овидий осталась при ней.

— Кто может спорить с леди Хим-Ян?

Она приказала нам без промедления следовать за нею. Спустя минуту ходьбы по занавешенным коридорам, обитым свето- и звукопоглощающими пластинами, мадам Овидий щелкнула пальцами, к нам присоединился невесть откуда взявшийся безмолвный ассистент, и открылась дверь в ярко освещенную студию. Наши голоса словно вернулись к нам. В свете соляра поблескивали стерильные инструменты для изменения пластики лица. Мадам Овидий попросила меня снять капюшон. Подобно мадам Ма-На-Арак, она не выказала удивления, увидев мои черты; впрочем, я сомневаюсь, чтобы дама ее слоя хоть одной ногой ступала в ресторацию Папы Сонга. Мадам Овидий спросила, как много времени есть на обработку.

Когда Хэ-Чжу сказал ей, что через полтора часа нам надо уходить, наша хозяйка утратила все свое игольчато-острое хладнокровие.

— Почему бы вам не сделать все самим, с помощью резины да помады? Что, леди Хим-Ян принимает Тигровую Лилию за дешевую штукатурщицу, в окне у которой красуются кодаки «до» и «после»?

Хэ-Чжу поспешил объяснить, что мы не ожидаем полного преобразования, только косметических адаптации, чтобы обмануть Глаз или чей-то случайный взгляд. Он признал, что девяносто минут — это смехотворно короткое время, поэтому леди Хим-Ян и потребовалась лучшая из лучших.

Гордая лицеправица явственно различала его лесть, но все же поддалась ей.

— Это правда, — хвастливо заявила она. — Никто, никто не видит одного лица внутри другого так же хорошо, как я.

Мадам Овидий изменила угол моей челюсти, говоря, что может изменить текстуру кожи, ее окраску, волосы, веки и брови.

— Радужку глаз мы должны окрасить в какой-нибудь цвет, что встречается у чистокровных.

На щеки, по ее словам, можно было нанести ямочки, а скулы, которые так и кричали о том, что я фабрикантка, сделать менее выпирающими. Она обещала наилучшим образом воспользоваться каждой из драгоценных восьмидесяти девяти минут.

Так что же случилось с мастерством мадам Овидий? Вы сейчас выглядите как Сонми, только что извлеченная из маточной цистерны.

Единодушие вернуло мне прежнее лицо для наиболее важных появлений в зале суда. Звездная актриса должна выглядеть так, чтобы соответствовать своей роли. Но уверяю вас, когда я вышла от Тигровой Лилии, шипя от боли в лице, меня не узнал бы даже Смотритель Ли. Мои радужки цвета слоновой кости стали карими, разрез глаз был удлинен, волосы, вплоть до волосяных мешочков, сделались черными как смоль. Обратитесь к кодакам, сделанным после моего ареста, если вам интересно.

Прощаться мадам Овидий не стала. Снаружи, возле эскалатора, нас ждал златоволосый мальчик с красным воздушным шаром. Мы последовали за ним на оживленную фондовую стоянку под пассажем. Мальчик исчез, но шарик был прицеплен к стеклоочистителю внедорожника. На нем мы и поехали вниз по Первой Магистрали к Первым Восточным Воротам.

Первым Восточным? Но лидер Союза — Апис — направил вас на запад.

Да, но к своим приказам лидер прибавил, что надо «хорошенько поразмыслить над полученными советами», что означало «переиначьте эти приказы». Таким образом, «запад» означал «восток», «север» означал «юг», «ехать в сопровождении группы» означало «ехать одним».

Мне кажется, что такой шифр до опасного прост.

Дотошные мозги часто упускают из виду простое. Когда мы мчались по магистрали, я спросила своего сотоварища, по-настоящему ли его зовут Хэ-Чжу Имом. Союзник ответил, что для людей его призвания ни одно имя не является настоящим. Дорога к выезду, ближе к заставе, шла под уклон и извивалась, и мы уже едва ползли; впереди каждый водитель в очереди высовывал руку из окна своего форда, чтобы предъявить Глазу свою Душу. Принудители произвольно останавливали форды для расспросов, что не могло нас не тревожить.

— Примерно одного из тридцати, — пробормотал Хэ-Чжу. — Довольно большая вероятность.

Подошла наша очередь к сканеру. Хэ-Чжу поместил свой указательный палец на глаз, тут же пронзительно взвыла сирена, и шлагбаум опустился. Форды, стоявшие вокруг, лишали нас всякой надежды на побег. Хэ-Чжу прошипел:

— Все время улыбайся, веди себя бессмысленно!