Потерянный среди домов

Едва проснувшись, я начинал задавать себе вопросы: как это могло случиться? как, черт побери, я оказался здесь? Еще мгновение назад у меня была девушка и семья, я жил в доме, а потом я пошел на колесо обозрения, поднялся в небо, и, когда спустился, все исчезло: исчез дом, исчезли родители, исчезла Скарлет, и я оказался одним ясным утром здесь, руки в карманах, черт меня побери.

Я ничего не слышал о Скарлет, очень странно, да? Я полагал, что она вернулась в школу для девочек в Квебеке, о которой все время говорила. Чья дочь там учится, как премьер-министр приезжал туда на день спорта. Она была по-настоящему крутая, эта цыпочка. Однако я должен был понять это раньше, когда только поймал ее с парнем в своем подвале, в то время как ее приятель был наверху. Какой была первая улика, у кого сомнительная репутация? Я должен был упомянуть об этом, разговаривая со стариной Митчем, когда он шатался вокруг школы, как мистер Холодные Яйца. Посмотреть, как ему это понравится. Ну-ка глянь, Митч, до чего замечательная подружка. Но я знал, что он просто сбросит меня со счета, так что, черт побери, даже не смотрел в школе в его сторону. Однако с его друзьями была другая история. Я чувствовал, что страшно нервничаю, когда прохожу мимо них. Вы понимаете, как будто они все знали, могли читать прямо у меня в душе и видеть все, что я чувствую, словно я был комнатой, в которую они могли вломиться в любое время, когда только захотят.

Такими мыслями я бывал занят до тех пор, пока не попадал в столовую. Здесь меня ждало кое-что еще. Представьте себе железнодорожную станцию, и вы получите кое-какое представление о том, какой в столовой стоял шум. Две сотни мальчишек лопали свой завтрак, вилки, ножи и ложки стучали, префекты отдавали приказания, учителя, сидевшие впереди за столом, выглядели в своих дерьмовых спортивных куртках с заплатами на локтях и к тому же с похмелья хреново. А уж какой шум, парень, просто грохот. Невозможно поверить. Вы бы подумали, что это римский Колизей или что-то вроде этого.

Я сидел у двери, прямо напротив дьякона Артура, который собирался стать священником, и белобрысого парнишки из Новой Зеландии, у которого были крошечные деформированные уши. Но поскольку я был в двенадцатом классе, а значит, старшим, ха-ха, несмотря на то что они выключали мне свет в десять вечера в пятницу, я сидел во главе стола, так что мог выбирать еду прямо сразу за префектами, не то что те бедные маленькие придурки в дальнем конце стола, новенькие из девятого класса, им оставались объедки, пригоревшие тосты, разбитые яйца. Боже, они были маленькими, эти ребята, я не мог представить, как их матери могли их отвергнуть и сунуть в подобное место. Это словно бросить ребенка в лесу. У этих маленьких ребятишек были розово-красные щеки, все перемазанные. Я и то был перемазанный, а ведь я на три года старше.

Дальше следовала перекличка. И однажды, когда я выходил из столовой, чтобы пойти на нее, этот учитель английского, Дик Эйнсворт, меня остановил. Тощий парень в сером пиджаке, черноволосый, в очках в черной оправе, он выглядел как акула в бассейне. Но он был один из тех учителей, которые занимаются всяким таким дерьмом, сидят на краю стола после школы, болтая с ребятами, и у них все пишут стихи.

Он остановил меня в коридоре и сказал:

– Олбрайт, сегодня ты выглядишь так, словно вот-вот взорвешься.

– Я сделаю это за ленчем, – сказал я.

Он притворился, что находит мое заявление чрезвычайно умным.

– Знаешь, – прошептал он, оглядываясь, словно мы были в опасности или нас кто-то подслушивал, – думаю, у тебя есть мозги, и им приходится несладко.

Иногда кто-то делает такое для тебя: ты ныряешь в третий раз, а он просто протягивает руку из лодки и хватает тебя за волосы. Вот что сделал в тот день этот парень, Дик Эйнсворт. Отправил меня в плавание, словно я был чем-то вроде романтического героя из романа, и все было в норме и происходило так, как будто все прекрасно.

Но это было исключение. Большую часть времени я чувствовал себя героем «Повелителя мух», которого, без дураков, мы читали по программе. Дико, да? Я не думал вообще, что у них она есть. Вы понимаете, это словно ирония. Обычно говорят об иронии того, об иронии этого, а потом это происходит на самом деле, это как шнурки на ботинках, и люди этого не замечают.

Да, существовало какое-то расписание, которому мы следовали. В восемь тридцать вечера мы шли слушать объявления, маленький вечерний ритуал, когда всех нас, семьдесят пять человеческих существ, вытаскивали из комнат плюс я и Е.К., конечно, и гнали толпой в подвал общежития, где болтали обо всем том дерьме, которое случилось за день, понимаете, как будто мы были футбольной командой Скэддинг-Хаус, или как будто Энди Бойс наконец засунул свой язык так глубоко в задницу Вилли Орра, что они дали ему премию по латыни и наградили поездкой в Нью-Йорк, где, без сомнения, он найдет настоящие приключения уже на свою собственную задницу.