Воспоминания Элизабет Франкенштейн

— Конечно же, в таких делах одного знания недостаточно. Вот поэтому ты и Виктор должны помочь друг другу быть осмотрительными.

После этого разговора я впервые стала бояться того, что вырасту и превращусь во взрослую женщину. Он породил во мне желание избегать Виктора, чья пылкость теперь неожиданно показалась мне угрожающей. Когда в очередной раз мы с Франсиной уединились на поляне и я призналась ей в своих тревогах, она отнеслась ко мне с необыкновенной заботливостью.

— О, я вовсе не хотела тебя пугать. Совсем наоборот. Это приносит такую радость, — Потом, посмотрев мне в глаза, спросила: — Ты веришь, что я тебе настоящий друг, Элизабет?

— Верю, — не колеблясь, ответила я.

— Тогда пойми, все это я делаю из чувства дружбы, и только. Иногда нужно дать нашему телу говорить самому; думаю, оно наш лучший учитель. Сейчас я тебе покажу.

Она встала и принялась сбрасывать с себя одежду.

— Ну что же ты, присоединяйся, — (Я последовала ее примеру.) — Мне надо научить тебя очень простой вещи, — говорила Франсина, — всего лишь понимать свое тело. Кто еще это сделает?

Когда одежды на нас не осталось, я не могла отвести глаз от тела Франсины, разглядывая его с завистливым восхищением: она была сложена как богини на картинах. И я не могла не сравнивать ее налитое округлое тело со своим, худым и неоформившемся.

— Ты такая красивая, Франсина, — сказала я, — Хотелось бы мне когда-нибудь быть похожей на тебя.

Франсина рассмеялась с легкой горечью.

— Женщины так часто гордятся своей внешностью — словно это их заслуга. А она дана нам — и ты, надеюсь, это усвоишь, — чтобы породить тщеславие и разделить нас, красавиц и невзрачных. Со временем все женщины, даже самые прекрасные, теряют красоту плоти. Значит ли это, что мы должны жить в постоянном страхе? Но все же благодарю тебя, дорогая. Теперь слушай внимательно. — Она поискала в сумке и достала крохотное зеркальце, — Теперь представь, что я твоя няня и учу тебя ухаживать за своим телом.

Она заставила меня широко раздвинуть бедра и поднесла зеркальце так, чтобы я могла видеть свое лоно, как не видела прежде. Вместе мы разглядывали это укромное место. Франсина, касаясь пальцем там и здесь, называла различные его части; меня страшно смутило бы подобное исследование, если бы Франсина не делала этого с видом учительницы, будто у нас был урок географии! Однако это было мое тело, которое я изучала, словно неведомую землю.

— Знаешь, что тут у тебя? — спросила она и положила палец на нежную выпуклость впереди. Потом принялась легко поглаживать ее, пока по моим бедрам не пробежала знакомая дрожь.

— Да, — призналась я. — Иногда я трогала себя тут.

— И было приятно?

— Да… но я думала, что, наверно, не должна этого делать.

— Да? Кто сказал тебе это?

— Прежняя мать, Розина… до того, как я приехала сюда. Как-то она увидела, что я трогаю себя там, когда меня купали. Она схватила меня за руку и сказала, что этого делать нельзя.

— А она объяснила, почему нельзя?

— Сказала, что если буду этим заниматься, по лицу пойдут прыщи и все будут считать меня дурнушкой. А еще сказала, что мужчины станут презирать меня и не захотят за мной ухаживать.

— Глупости! — воскликнула Франсина со смехом. — Есть же еще женщины, которые верят в такое! Я тебе покажу, для чего это существует.

И, став против меня, показала несколько способов ласкать то, что ей нравилось называть жемчужиной, потому что это и впрямь пряталось, как жемчужина в складках устрицы.

В тот день я впервые получила предельное наслаждение от своего тела, не испытывая ни стыда, ни страха. Узнала, какие позы принимать и как дышать, чтобы ощущения были острей, и способы почти бесконечно продлевать наслаждение. Франсина дала мне масло, которое, казалось, еще больше повышало возбуждение, и горький ликер, нескольких капель которого хватило, чтобы надолго погрузиться в блаженное состояние… не могу сказать, сколько оно длилось. Наслаждение стало менее острым, зато ярче были картины, чудившиеся мне.

— О чем ты думаешь? — поинтересовалась Франсина, когда в голове у меня несколько прояснилось.

Поколебавшись, я ответила:

— О Викторе… Я представляла, что это он ласкает меня.

— Когда-нибудь такое произойдет, если научишь его.

— А это хорошо — если мужчина будет трогать меня, как ты?

Франсина улыбнулась, однако сквозь ее улыбку сквозила грусть.