Море, море

— Любопытство ему недоступно.

— И ты согласен, чтобы мы поехали с тобой?

— Я согласен, чтобы ты поехал.

— А по-моему, чем больше нас будет, тем лучше.

— Но только не Титус, разумеется.

— Нет, и Титус тоже. Для нее так будет легче, да и Титусу не помешает пять минут вежливо поговорить с отцом.

— Вежливо! Можно подумать, что речь идет о светском рауте.

— Чем больше это будет похоже на светский раут, тем лучше.

Титус не согласится.

— Уже согласился.

— Ах вот как.

— Значит, Перегрин может съездить в деревню и позвонить?

Я помедлил. Отступать было некуда. Если я сейчас скажу «да», то отныне распоряжаться мною уже будут другие. Я дам согласие на совершенно новое, непредсказуемое будущее.

— Да.

— Вот и отлично. Ты побудь здесь, я схожу проинструктирую Перегрина.

До этого я поговорил с Хартли: Джеймсу я в этом не признался, но его «выкладки» помогли мне кое-что увидеть яснее, либо породили во мне кое-какие мысли, либо я попросту достиг какой-то решающей стадии отчаяния. Это страшное «Выпусти меня, открой!» сокрушило мою веру и надежду. Я спросил ее, правда ли ей хочется домой. Она ответила утвердительно. Я сказал — хорошо. Я больше не взывал к ней, не уговаривал. И когда мы смотрели друг на друга — молча, не решаясь ничего добавить к достаточно понятным словам, — я почувствовал, что между нами выросла новая преграда. Раньше наше общение казалось мне трудным. Теперь я понял, как все же близки мы были это время.

По намеченному плану Перегрин должен был съездить в деревню, позвонить Бену по телефону и сказать, что мистер Эрроуби и его друзья привезут «Мэри» домой. Скажет ли Бен: «К черту, она мне теперь не нужна»? Нет, едва ли. Что бы он ни задумал, такого одолжения я от него не дождусь. Но может быть, его нет, он уехал, может быть, когда дойдет до дела, Хартли передумает... Впрочем, надеяться сейчас всего больнее.

Вот и Джеймс возвращается, прыгает с камня на камень.

Сердце у меня забилось быстро, глухо.

— Все в порядке, он сказал — привозите, только не сегодня, а завтра утром.

— Странно. Почему не сегодня? (Не иначе как столярные курсы.)

— Он притворяется, что ему все равно. Хочет лишний раз уязвить. Показать, что мы должны считаться с его желаниями. Ну и пусть, у тебя зато будет больше времени написать письмо. Пожалуй, письмо даже лучше доставить ему до того, как мы явимся, больше шансов, что он его прочтет.

— Ох, Джеймс...

— Ничего, не горюй. Sic biscuitus disintegrat.

— Что-что?

— Так крошится печенье.

«Многоуважаемый мистер Фич!

Написать это письмо было нелегко. Я хочу внести полную ясность в несколько вопросов. Начну с главного: я увез Вашу жену и держал ее у себя в доме против ее воли. Доказательством того, что она не «сбежала», если таковое требуется, может послужить то, что она даже не захватила с собой сумку. (Простите, если я пытаюсь доказать очевидное, я хочу изложить в этом письме в точности то, что произошло на самом деле.) Я заманил ее в свою машину, сказав ей, что Титус находится у меня, что соответствовало действительности. Когда она приехала, я ее запер. Так что Вы были правы, обвинив меня в «похищении». С тех пор она не переставала проситься домой. Никаких «отношений» у меня с ней, само собой разумеется, не было. Она упорно противилась всем моим предложениям и планам и только просила разрешить ей вернуться к Вам. Короче говоря, она в этом деле вела себя безупречно. Мои друзья мистер Опиан и мистер Арбелоу, а также мой кузен генерал Эрроуби, которые все это время гостили у меня, могут поручиться, что мои слова — истинная правда.

Мне нет смысла оправдываться, и в дальнейших объяснениях тоже мало смысла. Я поддался иллюзии и причинил много ненужных огорчений Вашей жене и Вам, о чем сожалею. Действовал я не по злобе, а по велению давнишней романтической привязанности, не имеющей, как я теперь понял, ничего общего с тем, что есть в настоящее время. И здесь, пожалуй, уместно добавить (хотя и это очевидно), что я, разумеется, не виделся и не с Вашей женой с той поры, когда она была юной девушкой, и недавняя наша встреча была чистой случайностью.

Я верю и не сомневаюсь, что Вы, будучи человеком разумным и справедливым, не примете к Вашей ни в чем не повинной жене никаких репрессий. Этот вопрос серьезно заботит меня, моего кузена и моих друзей. Она не погрешила против Вас ни словом ни делом и заслуживает Вашего уважения и благодарности. Что до меня, я чувствую себя достаточно наказанным, отчасти за собственные заблуждения.