190  

* * *

На следующий день с восходом солнца Цезарь нашел римскую армию, сошел на берег, чтобы отыскать Терма или Лукулла — любого, кто командует в данный момент. Оказалось, это Лукулл. Терм все еще находился в Пергаме.

Они встретились у того места, где Лукулл наблюдал за постройкой стены и рва через узкую, гористую полоску земли, на которой стоял город Митилена.


[Карта 8 - "Геллеспонт, Пропонтида, Фракийский Боспор, Вифиния, Мизия, провинция Азия и Лесбос"][8]


Цезаря, конечно, разбирало любопытство. А Лукулл был раздражен, ему сообщили только, что какой-то незнакомый трибун хочет его видеть. Лукулл считал всех незнакомых младших офицеров занудами. Его влияние в Риме возросло с тех пор, как он явил себя преданным квестором Суллы. Лукулл оказался единственным легатом, который согласился идти на Рим в тот первый раз, когда Сулла был консулом. И с тех пор он оставался человеком Суллы — до такой степени, что Сулла доверял ему дела, которые обычно поручались чиновникам, занимавшим прежде преторские должности. Он вел военные действия против Митридата и остался в провинции Азия после ухода Суллы. Он удерживал Азию для Суллы, пока губернатор Мурена занимался неправомочной войной с Митридатом на земле Каппадокии.

Цезарь увидел стройного симпатичного человека чуть выше среднего роста. Он шел немного напряженной походкой. Причиной тому было не физическое недомогание — просто Лукулл о чем-то глубоко задумался. Его нельзя было назвать красивым, но определенно интересным: удлиненное бледное лицо, обрамленное копной жестких вьющихся волос того неопределенного цвета, который называется мышиным. Когда он подошел ближе, Цезарь увидел его глаза — ясные, светлые, холодного серого цвета.

Брови командующего сошлись на переносице.

— Слушаю тебя.

— Я Гай Юлий Цезарь, младший военный трибун.

— Посланец губернатора, я полагаю?

— Да.

— Ну и что? Зачем было звать меня? Я занят.

— У меня для тебя флот, Луций Лициний.

— Флот для меня?

— Тот, который губернатор велел мне взять в Вифинии.

Холодный взгляд остановился на Цезаре.

— О боги!

Цезарь молча ожидал.

— Вот это хорошие новости! Я и не знал, что Терм посылал двух трибунов в Вифинию, — сказал Лукулл. — Когда он направил тебя? В апреле?

— Насколько мне известно, я — единственный, кого он посылал.

— Цезарь… Цезарь… Ты же не можешь быть тем, кому он дал приказ в конце квинктилия?

— Да, это я.

— И у тебя уже есть флот?

— Да.

— Тогда ты должен будешь возвратиться, трибун. Царь Никомед сбыл тебе хлам.

— В этом флоте хлама нет. У меня сорок кораблей, которые я лично проверил на плавучесть. Два больших корабля, восемь квинкверем, десять трирем и двадцать бывших торговых судов, которые, по словам царя, лучше подойдут для зимней блокады, чем легкие беспалубные боевые галеры, — сказал Цезарь, так усердно скрывая при этом свое удовольствие, что Лукулл ничего не заметил.

— О боги! — Лукулл стал внимательно разглядывать молодого трибуна, словно тот был уродцем в цирковой интермедии. Левый угол его рта приподнялся, взгляд немного потеплел. — Как тебе это удалось?

— Я умею убеждать.

— Хотел бы я знать, что именно ты ему говорил! Ведь Никомед — скряга. Он как бедняк, который боится потерять свой последний сестерций.

— Не беспокойся, Луций Лициний, у меня его счет.

— Зови меня Лукулл. Здесь не меньше шести Луциев Лициниев. — Военачальник направился к берегу. — Представляю, какой это счет! И сколько же он требует за два больших корабля?

— Только еду и жалованье командам.

— О боги! — в третий раз вымолвил Лукулл. — Где же этот волшебный флот?

— Около мили вверх по берегу к Геллеспонту. Стоит на якоре. Я подумал, что лучше сначала приехать самому, чтобы узнать, хочешь ли ты разместить флот здесь или он должен сразу же блокировать бухты Митилены.

Лукулл немного расслабился.

— Думаю, трибун, мы сразу же поставим его там, где надо. — Он потер руки. — Какой шок для Митилены! Там, в городе, думают, что у них в распоряжении вся зима, чтобы запастись провизией.

Когда они дошли до лихтера и Лукулл проворно поднялся на палубу, Цезарь отстал.

— Ну, трибун? Разве ты не едешь?

— Если хочешь. Я незнаком с военным этикетом, поэтому не хочу делать ошибок, — откровенно сказал Цезарь.

  190  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×