Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти

Самое неожиданное, что ожидает меня при въезде в МакАллен, так это – полное спокойствие. Водитель выключает двигатель, дверь произносит свое «псчшшссс», и мир за окошком просто останавливается, и все. Уже почти одиннадцать часов, и тишина звучит совершенно по-новому, в ней отчаянно громко расправляется одежда, когда я встаю с автобусного сиденья. Такое впечатление, словно только что вынырнул из горячечного берда, особенно после всех моих истекающих ядом фантазий. Я иду вслед за прочими расправленными до прямохождения пассажирами в переднюю часть автобуса, и в дверях меня встречает пахнущий дымком воздух. Кто знает, а вдруг это запах свободы. До границы отсюда меньше десяти миль.

Я смакую резиновый скрип моих «Нью Джекс» о бетон, и вместе с этой незатейливой радостью во мне растет чувство, что я по крайней мере жив, я ощущаю собственные руки-ноги и вижу сны, которые убивают меня, на хуй, на месте. А еще у меня есть двадцать один доллар и тридцать центов. Пустой – за редким исключением – терминал автовокзала сияет обещанием уюта, и я иду туда, чтобы выпить кофе или съесть сандвич: что угодно, только бы помешать моим кишечным клеткам разбрестись по организму в поисках другой работы. У дверей драит пол парнишка-мексиканец; в креслах, рядом с какими-то перетянутыми бечевкой коробками, дремлют две старушки. Обивка обильно источает запах пердежа и дуста. И тут я краем глаза цепляюсь за экран висящего на задней стенке телевизора. Новости. Душа у меня встает на дыбы и кричит: «Куда ты, на хуй, прешься!» Но я таки, на хуй, прусь.

«В городе Мученио, Центральный Техас, опять пролилась кровь, – слышен голос за кадром. На мокрой от недавнего ливня земле вспыхивают красные и синие всполохи. По подъездной дорожке, где-то на окраине города, еле передвигая ноги, плетется Вейн Гури. На ней спортивный костюм, и она рукой закрывает лицо от яркой подсветки. Какая-то незнакомая тетка, тоже толстая, пропускает ее сквозь раздвижную дверь и оборачивается к камерам.

– Люди просто раздавлены, и в эту лихую годину я прошу вас: молитесь за нас, за наш несчастный город».

Резкая смена кадра: на дворе день. Камера криминальной хроники дает нервическую, с врезками крупных планов, панораму окрестностей Джонсоновой дороги, примерно в тех местах, где вчера началось мое путешествие. В кадре появляется Лалли, идет по направлению к камере. Рука у него висит на перевязи.

«Мне повезло, что я остался в живых. Несмотря на сломанную ключицу, серьезные порезы и ушибы, я испытываю чувство благодарности к судьбе, которая сделала меня свидетелем преступления, после которого не остается никаких сомнений в причинах происшедшей недавно в Мученио страшной трагедии».

Жилистый мужик из морга нависает над завернутым в пластиковый мешок телом. За спиной у Лалли солдаты уносят труп и загружают его в раскрытую заднюю дверь фургона.

«Барри Эпоху Гури повезло куда меньше. Его тело обнаружили буквально в сотне ярдов от того места, где шли учения только что сформированной в Мученио группы спецназа – группы, в состав которой вошел бы и он. Если бы за несколько часов до этого не был зверски расстрелян из своего же собственного табельного оружия».

На экране – фотография Барри в форме курсанта, глаза горят, слепо надеясь на спрятанное где-то по эту сторону объектива счастливое будущее. Потом снова появляется Лалли, успевший еще на пару миллиметров сдвинуть брови к переносице.

«По роковому стечению обстоятельств, я стал невольным свидетелем этих выстрелов, выстрелов, оборвавших жизнь человека, который сумел справиться с детским аутизмом, чтобы стать звездой местных органов охраны правопорядка, офицером, которого и коллеги по работе, и рядовые граждане в один голос называют Настоящим Человеком. В пораженный ужасом город прибывают федеральные силы, а тем временем всеобщее внимание приковано к поискам убийцы, в чьей виновности теперь уже никто не сомневается и зовут которого Вернон Грегори Литтл…»

На экране зависает мое школьное фото, за ним – документальная съемка: мы с Пам выходим из зала суда. Потом появляется чудик в очках с толстыми стеклами, в комбинезоне и резиновых перчатках.

«Сохранность следов, оставленных на месте преступления, почти идеальная, – говорит он. – Нам уже удалось идентифицировать отпечатки подошв кроссовок – весьма необычные для здешних мест – есть у нас и данные об уничтоженных отпечатках обуви вокруг того места, где лежит тело».