И Надя вдруг вспомнила:
– Ацетон! Я в хозяйственном магазине такие видела! Точно, с ацетоном канистры!
– Зачем Эдику ацетон? – заинтересовался Дима.
– А с чего ты взял, что лично ему? – Она присмотрелась к фотографии повнимательней. – Смотри, «Газель», кажется, на территории института стоит. Вон видишь, серый корпус на заднем плане. Ремонт, наверно, у них, – предположила девушка.
– Подожди, вон другие банки! – Полуянов снова сдвинул курсор.
Тут и гадать не пришлось – совместными усилиями смогли прочитать: «Соляная кислота».
– Значит, не ремонт, – задумчиво произнес Полуянов. – Для него соляная кислота не нужна.
– В канистре, кстати, может быть что угодно, – заметила Надя. – А наклейку можно любую прилепить.
– Да, ты права… – рассеянно кивнул он.
Перешел к следующей фотографии. Радостно выкрикнул:
– Оп-па!
Надя тоже взглянула: Эдик – в стильных светлых брюках и пижонской тельняшке, явно брендовой, – всходит по трапу на шикарную яхту.
А Дима с просветленным лицом обратился к Наде:
– Узнаешь?
– Кого – Эдика?
– Да при чем здесь он?! Яхту, конечно! Вон и название: «ЭРИКА».
Надя присмотрелась, неуверенно произнесла:
– Шикарная… А где я могла ее видеть?
– Не помнишь, что ли? Когда мы водный мотоцикл напрокат брали?
– И что?
– Она мимо шла. Милях в двух от нас. А потом вдруг остановилась. И показалось мне еще: что-то блеснуло на палубе. Вроде стекло от бинокля.
– И ты название разглядел?
– А то! А потом эта «Эрика», кстати, пошла, – продолжал вспоминать Дима, – к пирсу у Института моря.
– Может, она Эдикова? – предположила Надя. – Или Вадима Андреевича?
– Вряд ли. Слишком уж дорогая вещь. Миллионов пять стоит. Естественно, долларов.
Полуянов повеселел, даже разрумянился.
– Ну, ты совсем воскрес! – усмехнулась Митрофанова.
Журналист же абсолютно здоровым и весьма требовательным голосом крикнул:
– Женька!
(Тот тактично оставил их вдвоем – коротал время в соседней комнатухе.)
А едва Евгений вошел, указал на фотографию, потребовал:
– Знаешь, чья яхта?
– Знаю. Сусаноо, – коротко отозвался тот.
– Чего?!
– Кличка такая. Бог ветра и водных просторов. Японский, – улыбнулся фотограф.
– И кто он?
– Местный крестный отец, – пояснил Евгений. – Большой человек. Когда-то весь край наш держал единолично. Сейчас, правда, потеснили его. Но здесь, в Приморске, он полновластный хозяин. Сейчас покажу вам его.
Придвинулся к экрану и с первого клика открыл фотографию – ту самую, где на литой скамейке восседают Эдик и незнакомый пожилой господин.
– Вот он, Сусаноо, – представил Женя. И не без гордости добавил: – Фотографироваться, кстати, очень не любит. А я его достал.
Надя удивленно взглянула на Диму, вспомнила:
– Ты говорил, видел его? Не вспомнил где?
– Нет.
– Да в газете, наверно, – ответил за него Евгений. – Сусаноо, хоть и шифруется, в прессу попадал. Хотя и нечасто. Совсем недавно, кстати, его фотку печатали – в «Молодежных вестях» тоже. Предполагали, что он к резне в станице причастен. Но доказать, как всегда, ничего не смогли.
– И Эдик, что ли, его друг? – удивленно произнес Полуянов.
– Точно не знаю. Но что они встречаются – засекал. Несколько раз, – подтвердил Женя. – Эдик или к Сусаноо в особняк ездит, в Геленджик. Или тот приезжает сюда, в Приморск.
– А сфера интересов у большого человека какая? – спросил Дима.
– Все, что деньги приносит, – пожал плечами Евгений. – Девочки. Рестораны. Казино владел – пока не запретили. Впрочем, говорят, он и сейчас подпольные автоматы держит. Серьезный дядя, короче.
– И у них с Эдиком дела, – подытожил Полуянов.
– Интересно какие? – заинтригованно произнесла Надя.
– Думаю, Сусаноо деньги вкладывает во все Эдиковы проекты, – уверенно произнес Евгений. – Откуда еще бы у того средства взялись санаторий шикарный отстроить, рестораны, пляж?
– Да, наверно, ты прав… – рассеянно пробормотал Полуянов.
Но думал (Надя уж друга сердечного изучила!) явно о другом.
А Женя хмуро произнес:
– Какие будут еще пожелания, вопросы, приказы?
– Да никаких пока. Можете быть свободны, – усмехнулся в ответ Полуянов.
– Покорно вас благодарю. – Соловец склонил голову в шутливом поклоне.
Надя же примирительно произнесла:
– Почему ты сердишься?
– Я просто не люблю, когда меня втемную используют, – пожал плечами Женя.