Небесный остров

– О чем? – коротко поинтересовался Полуянов.

Фотограф будто не услышал, продолжал:

– Я думал, как будет лучше? Хотел с главного начать. Чтоб, как говорится, сразу ухватить читателя за губу. Чтоб вы упали, короче.

Надя с Димой переглянулись. Во взоре Полуянова девушка заметила плохо скрываемую насмешку.

– Но потом решил: чтоб вы все поняли, лучше изложить с самого начала.

Умолк. Взглянул им в глаза. Вопросил:

– Вы знаете, кто мой отец?

– Да, – кивнула Митрофанова. – Вениамин Соловец. Бывший первый зам директора Института моря.

– Совершенно верно. Вот с него все и началось.

* * *

Вениамин Аркадьевич Соловец человеком был неудобным, многие даже говорили: со странностями. В чем странный? Ну, например, он искренне считал, что любая работа должна выполняться строго за зарплату. Если выбрал себе человек профессию санитара в больнице или сантехника – это его осознанное решение, и нечего надеяться на чаевые или подношения.

А с такой гражданской позицией в российском быту одни неудобства. Например, Женька, еще пацан тогда, однажды в больницу загремел с болями в животе. Обследовали его, установили: аппендицит, не острый, хронический, но все равно надо вырезать, чтоб больше не воспалялся, проблем не создавал. И врач особо подчеркивал: «Хорошо вырезать, аккуратно!» Даже Евгений, совсем мальчишка, сразу понял: намекает доктор, что в конвертике ему поднести надо. А отец будто отрезал: «Он клятву Гиппократа давал. Людям помогать – бескорыстно! – его долг!» И маме настрого запретил: никаких взяток.

Катастрофы не случилось, конечно, и осложнений у Женьки не было. Правда, на операцию явился добрый десяток студентов-медиков. И делали ее под местным наркозом, поэтому он видел: каждому позволили у него в животе поковыряться. А зашивать доверили, видно, двоечнику – потому что шов получился сантиметров десять длиной и толстый, как сарделька. Спасибо, что он не девчонка, от дефекта своего не страдал.

И так во всем. В отпуск всей семьей ехать – отец за билеты сроду не переплатит, и трясутся они в итоге на плацкартных местах, да еще и в разных вагонах. И в ресторанах чаевые давал, только если официант уж очень старался.

Хотя по характеру был добрый, и разжалобить его (если, конечно, подходы знаешь) легче легкого.

Женька отца любил, хотя и посмеивался над ним. Ладно бы тот при социализме свою принципиальность проявлял. Но когда Советский Союз рухнул, мог бы уж со всеми заодно перестроиться.

В Институте моря Вениамин Аркадьевич проработал больше сорока лет. Пришел после учебы на должность эмэнэса и дослужился до заместителя директора. С Вадимом Андреевичем познакомились тогда же. Карьеры делали параллельными курсами, диссертации, что кандидатские, что докторские, защитили в один год. Только шеф без черных шаров, а Соловцу парочку накидали. Не за научные оплошности – за вредный нрав.

А когда трудные времена для института начались, Вениамин Аркадьевич повел себя – в силу своего характера – благородно. Не только не сбежал в поисках лучшей доли, но и не пожаловался ни разу. Хотя зарплату получал (профессор! заместитель директора!) – гроши. На хлеб не хватало. Хорошо, Женьке в середине девяностых удалось в коммерческий банк устроиться, в отдел программного обеспечения, и он приносил домой раз в двадцать больше, чем папаня. Да еще и продуктовые заказы давали. Но отец все равно каждое утро облачался в свой единственный, давно лоснящийся на локтях костюм и, как штык, к девяти утра на работу. И пахал часов по двенадцать.

Женя – тогда совсем юный и острый на язык – над папашкой откровенно издевался и пророчил: попадешь, мол, скоро под сокращение, несмотря на все заслуги. Однако не угадал. Не погнали с работы отца. Директор института, Вадим Андреевич, за друга, свою опору, видно, держался.

И – за сорок-то лет! – семьями тоже подружились. Ходили друг к другу в гости, на выходные вместе ездили в Ростов, «на раков», или на турбазу в Южную Озерейку. Правда, мама жаловалась, что жену Вадима Андреевича, Галину, не выносит: та вечно хмурая, злоязыкая, и взгляд, как у волчицы голодной. Хотя красивая. Спору нет. Точнее, была красивая – пока не заболела, когда ей тридцать стукнуло.

Никто, кстати, особенно и не расстроился, что Галина теперь дома сидит. Вадим Андреевич без жены везде бывал. И, весельчак, балагур, красавец, в компании их пользовался неизменной популярностью, дамам галантности говорил. А прежде-то и взглянуть ни на кого не смел, супруга шпыняла его неприкрыто: «Больше сегодня не пей! С кем ты там курил так долго? Новую рубашку уже заляпал!»