Небесный остров

Чай оказался вкусным, собеседница – интересной. Митрофанова и забыла, что вроде она на задании, должна информацию вытягивать – просто болтала с пожилой женщиной, с удовольствием вникала в секреты частной библиотеки:

– Двадцать рублей в день, что мы за книгу берем, погоды не делают. Основной доход – с залогов. На практике мы их от силы половину отдаем. Публика ведь постоянно меняется, приезжает-уезжает. Кто просто забыл книгу вернуть, кто дочитать не успел и с собой взял. А иногда порвут, пивом зальют – мы такие тоже не принимаем. Приходится, правда, фонды постоянно обновлять, но для меня это, признаться, не работа – удовольствие.

– И много в день человек приходит?

– Когда сезон – то под двести, – откликнулась Зинаида Николаевна. – Но и зимой немало. Здесь же еще санаторий, он круглый год работает. А когда холодно, на море не сходишь, только и остается книжки читать. И все сотрудники института ко мне ходят и тоже платить обязаны – хотя ворчат, конечно. А я, чтоб побольше народа привлечь, рекламой занимаюсь. Появляется новинка – обязательно объявления везде вешаю. По местной радиоточке анонсы даем.

– Хочу к вам на стажировку! – улыбнулась Надя. – Возьмете?

– Если только волонтером, – вздохнула библиотекарша. – У нас теперь капитализм. Положена на библиотеку одна ставка – и справляйся, как хочешь. Я даже книги покупать в нерабочее время езжу. А еще два года назад, – продолжила свой рассказ она, – про платную библиотеку и подумать было удивительно. Институт занимался чистой наукой. Дело благородное, но зарплату (копеечную) по несколько месяцев не платили. Народ разбегался. Хоть в школу иди, хоть регистраторшей в поликлинику – там пусть тоже гроши, но выдают регулярно. Парк в запустении, оборудование в лабораториях тридцатилетней давности, научное судно единственное – того и гляди, на ходу развалится. Впрочем, в море и не выходили почти: солярки не было. А потом вдруг директор Вадим Андреевич на общем собрании объявил: хватит прозябать. Хотим выжить – надо самим бороться. Хозрасчет, коммерция! Сначала все думали: это общие слова, да и куда ему – почти старику – с нуля капитализм строить. Никто не верил, что удастся. Однако стало у Ларионова получаться будто по мановению палочки волшебной!

Когда жизнь меняться начала, мы все радовались. Думали: вот оно, счастье. Перспективы, зарплаты достойные. Но, оказалось, счастье не только в деньгах. – Зинаида Николаевна задумчиво улыбнулась. – Я довольна, конечно, что живу теперь достойно, а главное, что нужна, работаю – в мои-то шестьдесят шесть! Но все-таки раньше особая аура у здешних мест была. Мой внук, когда сюда на пляж приходил, говорил: «У вас в институте – как в Абнималии». Слышали про такую страну?

– Из сказки Пола Маккартни? – вспомнила Митрофанова. – Остров-утопия, куда бельчонок Вилка рвался?

Пожилая библиотекарша встретила скептический Надин взгляд и поспешно добавила:

– Я не защищаю прежние времена, вовсе нет. Понимаю: когда работаешь за одну идею – толку бывает мало. Другое хочу сказать. Раньше, например, Вадик… Директор института, Вадим Андреевич, ко мне в библиотеку заглядывал. Просто, как он говорил, посумерничать. Пили с ним чай, смотрели отсюда, с веранды, на море. Он мне Маяковского цитировал, очень любит его:

• Разрезая носом воды, ходят в море пароходы.
• Дуют ветры яростные, гонят лодки парусные…

От приятных воспоминаний ее лицо помягчело, морщинки разгладились.

– А сейчас, – женщина вздохнула, – к нему на прием записываться надо. Через секретаршу.

– Везде, когда бизнес серьезный, уже не до поэзии, – пожала плечами Надя.

– У нас теперь любой проект обязательно оценивают с точки зрения рентабельности, – вздохнула женщина. – А прежние ценности – на свалку. Без жалости. – Она с обидой добавила: – Даже не верится, что пять лет назад Вадим Андреевич идею подал: силами библиотеки юбилей Валентина Пикуля отметить. Сколько у нас тогда мероприятий было! И слайд-шоу, и чтения, и литературный обзор: «История русского флота в произведениях писателя». Огромную работу я провела. Школьников приглашали. Да, прибыли никакой, естественно. Зато глаза у всех горели! На книги Пикуля очередь выстроилась. Я экспозицию сохранила. В подсобке. А на днях вон приказали помещение очистить. На свалку писателя. Да здравствует очередной массажный кабинет. – В ее голосе зазвучало искреннее презрение.

Митрофанова навострила уши: