17  

– Чаю выпьете? – неуверенно предложил старичок.

– С удовольствием, – кивнул Полуянов.

А Крамаренко приблизился к нему почти вплотную и горячо зашептал:

– Вы действительно из газеты?

Дима кивнул, потянулся за удостоверением.

Однако на корочки Иван Петрович взглянул лишь мельком, страстно продолжил:

– Ох, вовремя, вовремя вы приехали! Тут у нас такие дела творятся!

Глаза старичка блеснули экстатическим блеском. Про чай забыл – шепчет горячечно:

– Девочка погибшая… Грех так говорить – но не в ней дело оказалось. Совсем не в ней. Хотя и в ней тоже. Из-за нее ведь я стал… связался… Да… запутанная история. Даже не знаю, с чего начать.

Осекся. Вновь прижал палец к губам.

Взглянул на Диму почему-то растерянно.

– Ну, давайте тогда с погибшей и начнем – раз вы о ней в газету написали, – мягко предложил журналист. – Ее Лидой, кажется, звали? А как фамилия?

– Корсакова, – грустно склонил голову Крамаренко. – Шестнадцати лет от роду. – И сердито добавил: – Следствие завершено. Уголовное дело закрыто. Лида якобы сама виновата, что под винты кинулась. Родители расписку написали, что претензий не имеют. Дочь единственную потеряли и – без претензий! Продали ребенка за тридцать сребреников.

– В письме вы упомянули: девушка погибла в зоне купания. Вблизи от берега, – задумчиво произнес Полуянов. – Это так?

– Так, – кивнул старичок. – И свидетели тому были. Немало.

– А вы их фамилии назвать можете? – осторожно поинтересовался Дима.

Крамаренко замялся:

– Ну… Сначала-то все говорили, что яхта почти к берегу подлетела. А потом… одни испугались. Других подмазали…

Полуянов начал злиться:

– Так имеются свидетели или нет?

– Одного… одного, наверно, назвать могу, – неуверенно произнес старик.

А едва Полуянов вынул блокнот – отшатнулся:

– Что вы! Только не тут!

Опасливо покосился по сторонам и закончил:

– Стены слишком тонкие. Да и микрофоны могут стоять.

Приблизился к нему совсем вплотную, зашептал:

– Нельзя здесь… Опасно! Давайте завтра. Завтра вечером. Запоминайте, куда ехать. От города – шоссе на Сочи, на шестом километре к Институту моря своя дорога. Асфальтированная, и указатель есть. Но туда не сворачивайте. Сразу за ней еще съезд – грунтовка, она на дикий пляж ведет. Езжайте туда. А я вас уже у моря буду ждать. Часов в одиннадцать, когда совсем стемнеет. И сам все покажу!

– Иван Петрович, – строго произнес Полуянов. – До завтра я ждать не могу. И…

Договорить он не успел – пенсионер вдруг метнулся в коридор. Резким движением распахнул входную дверь.

Раздался вскрик – бабуля (та самая любопытная Марь-Петровна) скрыться в своей квартире не успела.

Взглянула на Крамаренко испуганно. Однако тот ни слова упрека ей не сказал – обратился к Полуянову. Произнес со значением:

– Видите. Мы тут все одной семьей живем.

Шепнул в самое ухо:

– Завтра! В одиннадцать вечера! – И беспечным тоном закончил: – Не хочет, Марь-Петровна, мой племянничек даже чаю попить. На море спешит. Что ж. Дело молодое… Иди, иди на пляж! Развлекайся, купайся!

И буквально выпроводил его.

Что Диме оставалось?

Только ждать до завтра. И надеяться, что Крамаренко психически сохранен. И действительно покажет ему нечто исключительное. А пока…

Но едва начал в уме прикидывать свои дальнейшие действия – затрезвонил мобильник. Надюха.

Совсем не до нее сейчас.

Однако не сбрасывать же звонок! Нажал на прием:

– Привет! Ну ты как?

И услышал смущенный голос подруги:

– А я уже в самолете сижу.

– Вот это да! – вырвалось у него.

– А ты меня не ждешь? – обиженно пробормотала она.

– Нет, нет, что ты! Я имел в виду: как быстро у тебя получилось! Молодец!

Говорил – и сам не знал, радоваться или расстраиваться. Надюшку увидеть, конечно, хотелось. И самолюбию льстило – едва из Италии вернулась, сразу помчалась по его душу. Но, с другой стороны, у него самая работа! Да и во второй раз за день тащиться в краевой центр, встречать ее, совсем не прельщало. Сто двадцать километров в один конец да по перевалам!

Полуянов вздохнул.

Если он уже сейчас весь в сомнениях – что ж будет, коли Надька законной супругой станет?

* * *

Надя выключила телефон, пристегнула ремень и вздохнула. Самолет торопливо – будто тоже спешил на море – покатился к взлетной полосе. Малышня (пока рассаживались да ждали неизвестно чего, юные пассажиры совсем извелись) радостно загалдела. А Митрофанова, наоборот, понурилась. Правильно ли делает, что по первому свистку бросается в Димины объятия? Еще подумает Полуянов, будто она в Италии совсем успеха не имела. Хотя на самом деле ничего подобного! Надя и представить не могла, насколько европейцы хорошо воспитаны и галантны. И любят русских девушек. Причем не юных свистушек и не красоток роковых – но самых обычных, тех, кто на родине давно записан в неликвид. Как ее итальянский поклонник, Марио, сказал:

  17  
×
×