Наташа все переложила и тут же насильно сунула сумку Кислицыну.
– Пойдемте, вы меня проводите. Здесь недалеко, а сейчас очень хорошо вечером, вы сами мне говорили.
У Анатолия просто не хватило наглости отвязаться от назойливой девицы.
Через полчаса ходьбы Наташенька уже затаскивала гостя к себе в квартиру.
– У меня совсем никого нет, вы же видите. Хоть бы какой-нибудь идиот догадался поздравить! Ну, хотя бы вы, Анатолий Петрович.
Кислицын сгрузил деликатесы на кухне и уже собрался было откланяться, да не успел.
– Ну же! Что же вы тосты не говорите? – играла глазами Наташа.
– Я? Я вас поздравляю… – растерялся гость.
– Не юродствуйте, Анатолий! Кто так поздравляет? Надо открыть бутылочку винца, налить себе и даме… Толик, бокалы вон там, доставайте!
Наташа взялась за дело всерьез. Кислицын сначала ерзал на стуле, поглядывая на часы, и ожесточенно поджимал губы, но потом все же расслабился: завязался разговор о собаках, собачьих выставках, собачьих недугах, короче – обычная праздничная беседа. Все шло по плану, однако как только Наталья решила практически подойти к вопросу о гражданском браке, гость резко вскочил и стал собираться.
– Простите, Наташа, мне уже пора, не провожайте меня.
Наташа талантливо сыграла пьяненькую именинницу, дабы усыпить бдительность объекта, а когда мужчина вышел за дверь, со всей осторожностью устремилась за ним.
Кислицын ни разу не оглянулся и не догадывался, что за ним пристально следит пара зорких глаз. Может, и удалось бы выследить Наталье, куда он отправился, но Анатолий вдруг поднял руку, и перед ним заскрипела шинами старенькая «копейка».
– И тут, представляете, Людмила Ефимовна! Он называет деревушку… вот убейте меня, не помню названия… то ли Ротово, то ли Глоткино… А потом сел в машину и укатил! И ведь что удивительно, сам-то он точно ни в каком Глоткине не живет. И время, опять же, позднее было. Я вот думаю – куда это он мог направиться, а?
– В Глоткино и отправился, чего тут думать! – расстроилась Люся. – Другой вопрос – зачем? Признайся, а ты его не сильно перепугала? Может, он от твоего внимания сам не знал, что делает, вот и рванул куда глаза глядят…
– Не знаю, это какие ж глаза надо иметь, чтобы они в такую деревню пялились, у которой и названия не запомнишь. Вообще-то я осторожненько… даже еще и не успела его напугать-то ничем. Может, только тем, что у меня белье наше, отечественное?
– Милая моя! Да этим можно кого угодно инвалидом сделать! Нашла что показать!
– И что же мне теперь делать? – чуть не плакала на другом конце провода Наташа. – Как его снова-то… опять, что ли, про именины наврать?
– Нет, теперь можешь просто к нему заявиться и вернуть ему очки, дескать, он их у тебя забыл, а ты, как хорошо воспитанная девушка, побеспокоилась.
– А он без очков приходил…
– Ну и хорошо! Тебе-то какая разница? Пока он тебе это скажет, ты уже успеешь к нему в дом войти и, если посчастливится, представиться маме его невестой… Кислицын давно не мальчик, поди-ка, за тридцатник уже, и его мама должна обрадоваться любой невесте. Поверь мне, ей наверняка уже каждую ночь снится, как она пеленает внуков. А если подход к матушке найдешь, дальше станет работать намного легче.
Девчонка пообещала найти к маме подход прямо сегодня.
– Ну, чем нас порадовала наш агент? – спросила Василиса, закончив с уборкой и теперь старательно накладывая на лицо маску из дряблых огурцов.
– Вспугнула мужика. Как принялась перед ним оголяться, он сломя головушку в какую-то деревню умотал.
– Прямо ужас какой-то! Эти современные девицы даже раздеться перед мужчиной не умеют! Придется дать девочке уроки стриптиза, у меня наверняка еще сохранилась пластика.
– Вася! Я уже дала Наталье указания, думаю, обойдемся без твоего позора.
Наутро Василиса убежала с Малышом в парк и прихватила с собой скакалку: женщина всерьез озаботилась фигурой, вероятно, все еще надеясь, что миллионер разглядит именно в ней свою спутницу жизни.
Люся же вставать не хотела, поэтому четыре раза пожаловалась на боль в ноге и с чистой совестью продолжала валяться в постели. Ее обуревали думы. Было совершенно непонятно, куда это мотанул пугливый Кислицын и зачем? И почему мать Тани Кусковой уверена, что Кристину, утонувшую девушку, погубил именно театр? И самое главное, кто такая Она, которую так защищала Вероника Абрамовна? Шнурок, камешек с узором? Как бы это все у старушки узнать? Что-то не очень верится, будто та начнет откровенничать при виде Васенькиной мусорной корзины, то бишь стильной шляпки…