Самый сердитый гном

– Браво, у гномика проснулась совесть, сейчас еще один умник произнесет длинную и красочную речь на тему: «Какие мы сволочи!»

– Заткнись! – грубо перебил истеричные стенания Тальберт. – А ты, Парх, в руки себя возьми, нечего кукситься и раскисать, на войне как на войне!

– Но они-то, они-то при чем?! – Пархавиэль шустро вскочил на ноги, подбежал к краю крыши и принялся тыкать пальцем вниз. – Они не наши враги, они – мирные жители, а не кровососы и не стража, они не виноваты…

– А кто, по-твоему, виноват: мы, солдаты или кровососы? – задал вопрос Мортас, смотря гному прямо в лицо.

– Все виноваты, – уверенно ответил гном, дрожа от ненависти и злости на самого себя, – но прежде всего мы, поскольку позволили, допустили такое!

– А что, собственно, произошло, – не наигранно, а действительно искренне удивился Мортас. – Погибло всего три-четыре дюжины живых существ, зато мы спаслись, притом красиво и даже руки в крови не испачкав. Не так давно мы вместе перебили целую сотню вампиров, ты же не рыдал по этому поводу! – Так то вампиры, а то люди! – заикаясь, произнес пораженный словами человека гном.

Тальберт с Флейтой настороженно переглянулись. Они тоже не могли понять странного и весьма экстравагантного хода мысли боевого товарища. Уж больно легко и непринужденно он относился к вопросам жизни и смерти.

– А какая разница? – широко развел руками Мортас – Что люди, что гномы, эльфы, орки иль вампиры, все живые создания. Кровососы так же хотели жить, но ты убивал их, не задумываясь о своей правоте. «Мирные жители» – понятие относительное, неуместное во время войн. Это бараны, безумно мечущиеся по полю боя. Вполне естественно, что они попадают под руку то одним, то другим. Ты думаешь, тот пьяный моряк, что первым выхватил меч, задумывался о возможных последствиях? Иль командир отряда, приказавший солдатам преградить толпе путь? Его не волновало, сколько «невинных» задохнется от дыма и сколько сгорит в огне, он должен был взять нас и уверенно шел к своей цели. Пархавиэль, ты гном бывалый и умный, я тебе честно скажу, без прикрас и прочей ерунды. Мне плевать, сколько людей и прочих разумных существ погибнет, пока власти гоняются за мной, а я спасаю дорогую мне шкуру. Если в твоей башке завелся червь сомнения, то пойди и сдайся или прыгни с крыши головой вниз, но не раздражай остальных!

Зингершульцо виновато потупил взор и медленно отошел от края крыши. В жестоких, прагматичных словах наемника была огромная доля первозданной житейской истины: «Прежде всего думать надо о себе!» Успокоившись, но не найдя покоя и не сумев заключить перемирие с разбушевавшейся совестью, гном замкнулся в себе, свернулся калачиком и прикорнул у теплой трубы.

– Ты что, в университете учился? – спросила Флейта у Мортаса. – Уж больно мозги прочищаешь речисто; умело и складно! – Много странствую, от скуки в пути книжки читаю, да и с народом разным встречаться приходится, так… само собой получается, – уклончиво ответил Мортас и во избежание дальнейших расспросов пересел подальше от остальных.

Потянулись минуты молчания. Гном воевал с совестью, Мортас рассматривал пламя пожара, а Флейта с Тальбертом задремали, плотно прижавшись друг к другу, чтобы спастись от леденящих порывов холодного ночного ветра. Отряд действовал четко и слаженно только в минуты опасности, затишье разъединяло бойцов, им было просто не о чем говорить. Каждый воспринимал окружающий мир по-своему и не хотел прислушиваться к чужой точке зрения.

– Пора! – прервал тревожную дремоту голос дозорного. Мортас поднялся на ноги и принялся собирать свой невеликий скарб. – Солдаты уходят, нам тоже пора. Чем быстрее попадем к магу, тем лучше, заварушка серьезная начинается!

Услышав слова наемника, Пархавиэль открыл глаза и нехотя оторвался от теплой трубы. Засунув за пояс утреннюю звезду и крепко завязав на шее лямки плаща, Зингершульцо бойкой армейской походкой направился к покатому карнизу.

– Эй, коротышка, а ты ничего не забыл?! – громко выкрикнула удивленная безмолвным уходом насупившегося гнома Флейта. – Вот так вот встал и пошел…

– Прощевайте, – буркнул Зингершульцо в ответ, прыгнул вниз, по-кошачьи развернулся на лету и, ловко обхватив всеми четырьмя конечностями водосточную трубу, заскользил вниз.

– Обиделся, – огорченно закачал головой Тальберт.

– Нет, нам просто с ним в разные стороны, – произнес Мортас и хладнокровно оторвал со щеки начинающий отслаиваться кусок кожи.