На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Но ведь я привез его сюда в губернию! – возмутился Мышецкий. – Это нечестно и неблагородно… Привезти и спрятать за решетку! Он болен, не забывайте об этом.

– Я знаю, – ответил жандарм. – При участке хороший сад. Я обещаю вам, князь, что готов носить ему обеды из «Аквариума». Дам хорошего врача. Вино, фрукты, прогулки! У меня библиотека запрещенной литературы, пусть читает. Только дайте мне Кобзева, если не хотите остаться с Дремлюгой!

Сергей Яковлевич выставил руки, словно отпихиваясь.

– Вы измеряете мою совесть сильно уменьшенным аршином, – сказал он. – Но у меня есть принципы, которых я придерживаюсь и которые для меня дороги, как и в дни моей юности!

Жандарм совсем раскис и опустился в кресло.

– Я не отстану, князь, – произнес он. – Один только раз в жизни я стоял на коленях, да и то перед женщиной. Неужели вы желаете, чтобы я встал перед вами? Поймите, арест Кобзева мне нужен ради вас: или – я, или – Дремлюга!

Мышецкий чуть было не крикнул: «Да при чем здесь этот Кобзев? Хватайте уж тогда Борисяка…», но вовремя сдержался и дал согласие на арест Кобзева, хотя и взял слово с жандарма, что ни сегодня, ни завтра Иван Степанович арестован не будет. Это подло, это бесчеловечно требовать от него подобных жертв. Но он поставлен перед неразрешимой дилеммой: Кобзев – для совести, а жандарм – для управления губернией.

– Милый князь, – ответил Сущев-Ракуса, сворачивая ордер, – я никогда не злоупотреблял вашей добротой. И я не намерен хватать Кобзева сразу же. Просто ваша подпись сообщит мне уверенность в своей власти! Позвольте мне пожать вам руку за ваше гражданское мужество?..

Полковник ушел, и снова висок прорезала боль. Сергей Яковлевич достал из шкафа огурцовские полсобаки, выпил «монопольки». Присел обратно к столу. И – совсем некстати – появился на пороге предводитель Атрыганьев (номинально заступивший на должность вице-губернатора). Встреча с этим господином была Сергею Яковлевичу особенно неприятна из-за той роли, которую играла Додо в его «патриотиче­ской» организации.

Первым делом предводитель напомнил, что у него в цирке появился новый клоун – «превеликая бестия»; губернатор­ская ложа к услугам Мышецкого и всего его семейства.

– Итак, Борис Николаевич, чем могу быть полезен?

– Кажется, – со значением ответил предводитель, – на этот раз буду полезен вам я.

– Коим образом, Борис Николаевич?

Атрыганьев не совсем-то вежливо положил на стол губернатора свою толстую палку.

– Вы же знаете, – подсказал он, – что в городе появились первые политические лозунги. Они идут от депо – это ясно, как божий день. И мои ребята готовы выступить по первому же сигналу. Одно ваше слово!

– Выступить… куда и зачем? – спросил Мышецкий, растирая висок. – В городе усилилось пьянство. А где пьянство – там и помрачение разума. Вы ничего не сможете сделать, когда полетят стекла!

– Это намек? – недовольно спросил Атрыганьев (только сейчас Мышецкий вспомнил, что предводитель владеет стекольной фабрикой). – Стекла можно вставить. Лучше битые стекла, нежели этот кавардак в губернии! И я, как исполняющий должность вице-губернатора по совместительству с высоким…

– Постойте! – властно обрезал его Мышецкий. – Если вы имеете в виду исключительно волнения рабочих, то обращайтесь по этим вопросам к Аристиду Карповичу… В данном случае это как раз его стихия!

– Жандарм сошел с ума, – возразил Атрыганьев.

– Вот уж не думаю, – ответил Сергей Яковлевич. – Жандарм умнее нас с вами. А деятельность Зубатова была в свое время одобрена свыше. Наш долг не чинить препятствий этой странной разновидности «социализма».

– Но немчура-то…

– Немцы здесь ни при чем!

– Но жиды-то…

– И евреи ни сбоку припека!

Атрыганьев вздохнул и забрал со стола свою палку.

– Я могу быть свободен? – спросил он, багровея.

– А я никогда и не связывал вас ничем…

Направляясь к дверям, предводитель все-таки не сдержался и выговорил с наслаждением:

– Сочту своим долгом честного столбового дворянина предупредить вас, князь, что вы опасно либеральничаете. В городе уже известно о том спиче, какой вы закатили на поминках по Симону Геракловичу.

– Что же вам не понравилось в этом «спиче»?

– Я понимаю, – намекнул Атрыганьев, – вы были несколько не в себе. Марсала-то крепкая! Но… нельзя же, князь, вот так, среди бела дня, призывать конституцию!

– Кому что нравится, Борис Николаевич: один любит арбуз, а другой – свиной хрящик.