На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Извините, князь, – возразил Кобзев, – но на подобный фокус я не согласен. И мужики тоже не согласятся…

Мышецкий стриганул ножницами воздух перед собой:

– Да как вам не стыдно? Вы же знаете, что это единственная возможность обеспечить людей жильем! Лишнего лесу в губернии не водится… Или вы боитесь?

– Согласен, что лесу нет, – ответил Кобзев. – Но быть под судом за кощунство я не желаю. И вам не советую…

Он ушел, а Мышецкий в растерянности оглядел свой стол, на котором валялись обрезки церковного проекта. В этот момент ему казалось, что он предан. Медленно собрал он клочки чертежа, скомкал их и швырнул под стол.

– Ну и ладно… Лес дам, а там пусть хоть казино строят!

Снова начал теребить Борисяка:

– Слушайте, господин инспектор, мне это уже надоело… Вчера я повернул с полдороги лошадей обратно – невозможно выехать на окраины. Когда вы уничтожите эту заразу на салганах?

– Так что же, прикажете запалить их? – возмутился Бори-сяк. – Они ведь тоже не дураки, салганщики: санитарные меры в удалении от города соблюдены!

– А застрахованы?

– Надо полагать – застрахованы.

– И кем?

– Ну, князь, истинного хозяина салганов вы не доищетесь.

Сергей Яковлевич сказал – прямо в лицо Борисяку:

– Правительство его императорского величества с уважением относится к праву частной собственности и всегда будет стоять на страже частного капитала.

– А тогда – о чем разговор, князь?

Санитарный инспектор повернулся, собираясь уходить.

– Постойте, – задержал его Мышецкий. – Я еще не кончил.

Борисяк остановился, и вице-губернатор договорил, уже не глядя инспектору в глаза:

– И я буду строго преследовать любое нарушение законности. Однако… – Мышецкий выждал с минуту. – Однако я не стану возражать, если эти салганы, как источник заразы в губернии, случайно сгорят от неосторожной искры… Вы меня поняли?

– Но я… – начал было Борисяк.

Сергей Яковлевич поднял ладонь:

– Не надо. У меня с вами никогда не было этого разговора.

Инспектор, слегка побледнев, кивнул. Мышецкий продолжил:

– Человек, имя которого не должно меня интересовать, случайно явится причиной пожара на салганах… Вы отыщете его…

Он мельком глянул на Борисяка и выложил двадцать пять рублей:

– Вот вам деньги, которых я вам никогда не давал, а вы их никогда у меня не брали…

На этом они и расстались. Мышецкий понимал, что на Обираловке найдется много охотников на четвертной билет. Кстати, вспомнив об Обираловке, он вызвал к себе Чиколини и как следует отлаял его, старую бестолочь, за то, что до сих пор продолжается бандитизм на улицах.

Бруно Иванович покаялся, после чего с прискорбием доложил, что околоточный Серый взял у старухи Булдаковой взятку.

– Чем взял? – спросил Сергей Яковлевич.

– Самоваром, – застыдился Чиколини.

Мышецкого даже передернуло:

– Что у него? Чай пить дома не из чего?

– Привычка-с… Что дали – то и взял.

И тяжко вздохнул кандидат правоведения.

– Ладно, – сказал он. – Пусть придет ко мне… Серый!

Серый пришел – здоровенная дубина, под потолок, в шинели по случаю ветра, увешанный регалиями за непорочную службу, которых скопилось на его груди немало.

– А где же самовар? – устало спросил Мышецкий.

Околоточный молчал, только – знай себе – двигал сапожищами да честь отдавал: раз ручкой, два ручкой. А сапожищами – хлоп, еще раз – хлоп!

– Беги за самоваром, сукин ты сын…

Он заставил Серого, не снимая регалий, взять самовар и выйти с ним на площадь перед присутствием.

– Будешь стоять, – велел Мышецкий. – Стой и думай. Ведь это нехорошо: последнее забрал у старухи… Вот и думай!

Серый взял самовар за обе ручки и вышел на площадь. Толпа измывалась над ним, а он все стоял, посверкивая яркой медью, и… думал, наверно? Прикаливало солнышко, люди приходили и уходили. Дворники поливали площадь – забрызгали Серого. Но он даже не пошевелился.

И разбегались от самовара веселые солнечные зайчики…

Мышецкий занимался своими делами. Писал, рассуждал, ругался, мирился, а Серый все стоял на площади как грубое изваяние. После полудня он грохнулся наземь, и, дребезжа по булыжнику, откатился в сторону самовар.

– Что с ним? – удивился Мышецкий.

– Удар, ваше сиятельство.

– Отчего бы это?

– Вечная память, ваше сиятельство…

Чиколини потом, вытирая слезы, принес бумаги: вдова Серого хлопотала о пенсии. Сергей Яковлевич подписал их, просил дело ускорить.