Воспитание мальчиков

Прошло много лет, Евгений Дмитриевич давно закончил службу. Бывшие сослуживцы осели в деревнях, украинских и молдавских. Прежде показательная военная часть при нынешнем украинском режиме представляет собой декорации для фильма-антиутопии, вроде «Сталкера». Но родителям моего мужа в Одессу везут и везут сельские гостинцы — мешки картошки, лука, чеснока, баллоны меда, соленья и варенья. Бабушка Алиса опекала детей однополчан, которые приезжали в Одессу учиться, а сегодня об их внуках заботится. Она такой человек — на помощь безотказный. Но и без её участия, уверена я, люди помнили бы добро, по-своему благодарили за то, что не свой карман наш дедушка-командир набивал, а теплые туалеты в их домах оборудовал.

А в начале восьмидесятых в Загниткове, который мои дети вспоминают как детский летний рай, мы, конечно, находились на особом положении. Дедушка в городке царь, бог и воинский начальник. Бабушка Алиса заведует магазином (о, сколько дефицитной одежонки нам перепало!). У прапорщиков, а их по специфике военной части большинство в городке, не только большие огороды, но и кролики, которых держат в отведенном месте: клетки в три яруса, буквой «П» занимают внушительную площадь. Никиту сюда не раз водили: показать новорожденных крольчат, покормить грызунов из дома принесенной морковкой, клевера в клетки подсунуть. Ребенок приобщался к животным. Ребенку не понравилось, что животных держат в неволе. В один из дней, ушмыгнув от бабушки, он прибежал на кроличий двор и открыл все клетки. Переполох случился отчаянный, когда народ вернулся с работы, а кролики успели вкусить свободы. Прапорщики, жены и дети прапорщиков носились по территории части и отлавливали поголовье. Но поди разберись, где чей приплод.

— Какая зараза! Чье дитё клетки открыло? — неслось по территории.

Что именно «дитё», ни у кого сомнений не вызывало, селяне определяют возрастную преступность легко. Если в доме окно разбито и рама выворочена — так это новенького лейтенанта подпоили, он дверь с окном перепутал. Если женские портки на ветках висят — так это Оксанкино исподнее улетело, сколько ей говорили: прищепками крепи, а она на веревки бросает выстиранное для всеобщего летучего обозрения. Клетки кроликов мог распахнуть только ребенок. Вопрос: чей?

— Хто, хто натворил? — неслось со всех сторон.

— Командиров внук.

— А! — заминка. — Ну, так… то Никитка поыграв…

— Шкуру содрать, кто клетки открыл?

— Говорят, Евгеньдмитрича внук…

— Нашим бы открутили башку… А с командырова внука хто спросит?

— Серенькие — мои, не цапай! Твои с белыми пятнами. Шо я, без глаз? Шо я не видела, каких твоя пестрая рожала?

— Бабы! Слева заходите, кролей гоните до клеток. Где у вас, бисовы дочки, слева? Оно же по-вашему справа!

— И хто нам цию муку справыв? Чия дитына?

— Командирова…

— Тады ловымо без последствиев.

Последствия у Никиты, конечно, были. Дедушка потрясал кулаками и называл Никиту вредителем. Бабушка Алиса говорила, что из-за него будет стыдно людям в глаза смотреть. Моя мама откладывала разговор на потом, когда Никита выйдет из состояния бронированной защиты от гнева взрослых и ему можно будет объяснить последствия его действий.

Сегодня мы пересказываем сюжет со свободными кроликами, веселясь. Тогда — никто и не думал улыбаться.

Очень важные процессы мужского становления Никиты пришлись на Загнитково. Важные, хотя речь идет о трехлетнем ребенке.

Я приезжала в Загнитково на весь отпуск. Истосковавшись до умопомрачения, неспособная благодарить бабушек и дедушку за детей, но с претензиями. Никита бегает чумазый и нос вытирает указательным пальцем! Что за манеры!

Свекровь обижалась. Мама качала головой: успокойся, не говори глупостей сгоряча.

Никита лезет по лестнице на чердак соседнего дома. Высота двухэтажная, остальные дети легко бегали по этой лестнице, а Никита боялся, его дразнили за трусость, сейчас медленно пробует — одна перекладина, вторая, пятая, десятая… Мы с мамой наблюдаем. Понимаем, что ему надо освоить общий тренажер. Меня трясет, пальцы рук и ног ядовитыми иголками покалывает. Мама обнимает меня за плечи: «Наточка, он может это сделать, коль другие дети делают… Потерпи!» Ни следа мысли, что мама страдает, только мое собственное: «Убьется! Как пить дать, убьется! Хорошо бы руку или ногу сломал. А если позвоночник? Если шею свернет? На всю оставшуюся жизнь — в постели. С парализованными ногами и «уткой» в доступной близости». Никита уже близок к финишу. Секундное облегчение, а потом взрыв новых страхов — надо ведь обратно спуститься. Альпинисты часто гибнут в эйфории, покорив вершину. Мой рывок, и мамино решительное сдерживание — не дергайся! И вот Никита на земле. Я бегу к нему со словами, какой он смелый и ловкий, как он здорово по лестнице забирался! Я хватаю сына и кружу, потом мы кружимся вдвоем: руки сцеплены, точки вращения — пятки. Момент радостного ликования. Но где бабушка? Где моя мама?