Роза на алтаре

В былые времена Элиану встревожило бы нашествие иноземных войск и смена правительства, но сейчас она жила другими заботами: о будущем своих детей.

Андре, Морис и Розали были еще малы, мечты Адели о любви и удачном замужестве могли исполниться при любой власти, а судьба Ролана зависела только от того, будет ли он видеть.

Как ни странно, большинство мирных парижан пребывало в таком же состоянии и ограничивалось тем, что с недоумением и опаской взирало на толпы союзников, объединивших все державы победоносной Европы.

Иные настроения царили в армии, где популярность Наполеона все еще была очень велика. Мало кому могло понравиться, что судьбу Франции решал не ее народ, а главы союзных армий.

От Бернара летели тревожные письма. Он никак не мог вырваться домой, был измучен войной и страшно переживал из-за несчастья с Роланом, хотя и пытался ободрить и утешить своих близких. Читая его послания, Элиана уже не верила, что когда-нибудь он будет жить рядом с нею, вернется навсегда, из образа, существующего в рассказах и мыслях, превратится в реального человека. Да, он кормил семью, служил примером и идеалом, но основные тяготы, связанные с воспитанием детей, повседневными проблемами, принятием важных решений, ложились на плечи Элианы.

Женщина была очень признательна Дезире, которая всегда поддерживала ее в трудные минуты, а теперь еще и Маргарите Клермон. Только благодаря этой девушке жизнь Ролана обрела новый смысл. Маргарита приезжала не реже одного раза в неделю, и Ролан жил в ожидании этих свиданий.

Элиана не спрашивала девушку, приезжает ли она с ведома матери или попросту сбегает из дома, она лишь молила Бога о том, чтобы так продолжалось и впредь, чтобы это призрачно-хрупкое равновесие жизни не нарушил какой-нибудь внезапный поворот судьбы, чтобы счастье ее сына не развеялось как дым, не улетело, точно вспугнутая выстрелом птица.

Однажды, когда Элиана вошла утром в комнату сына с завтраком на подносе, юноша вдруг сказал:

– Постой, мама! Ты остановилась рядом с комодом, да? Держишь в руках что-то блестящее? На тебе светлое платье? Вон там стул, тут кресло. На столе ваза с цветами. Я различаю предметы.

Элиана с грохотом уронила поднос и бросилась к Ролану.

– Сынок!

Они радостно обнялись. Теперь его отделял от мира уже не мрак, а только туманная пелена, и они верили: рано или поздно она спадет и он сможет увидеть свет.

Маргарита Клермон никогда не была светской девушкой. До недавнего времени она походила на монахиню, а теперь действовала, как дикарка. Когда она бежала утром по шелковистой, усыпанной росою, точно жемчугом, траве, под деревьями, чьи листья трепетали на ветру, точно крошечные крылья, а ветви переплетались, будто в волшебном танце, бежала через парк, и сад, и лесок на станцию дилижансов, чтобы затем ехать в Париж, то ощущала себя не подвластной Божьему суду преступницей, не узницей, ускользающей из темницы, а неприкаянным безвестным существом, пребывавшим во власти чего-то необъяснимого. Монастырь обратил ее помыслы не к внешнему, а к внутреннему миру, и теперь она познавала окружающую жизнь через свои переживания и зарождавшиеся чувства.

Софи уехала за границу (как полагала Маргарита – устраивать ее судьбу и готовиться к свадьбе), за девушкой присматривала пожилая экономка. Конечно, никто не позволил бы ей выезжать без сопровождения, но комната Маргариты находилась на первом этаже, и девушка приловчилась вылезать в окно, пробираться сквозь заросли кустарника на дорожку парка, а потом проскальзывать через прутья железной ограды. Маргарита много времени проводила в своей спальне, в библиотеке, в розарии, и поскольку имение занимало огромную территорию, заметить ее отсутствие было довольно сложно.

Софи всегда стремилась задвинуть дочь на задворки своей жизни, превратить в подобие вещи, и потому, нарушая волю матери, Маргарита не испытывала угрызений совести, разве что какой-то неосознанный страх, как перед приближением небесной грозы. Впрочем, сейчас девушка мало задумывалась над тем, что будет потом, – ее жизнь, как и жизнь Ролана, состояла из волшебных мгновений настоящего. Они оба существовали вне грядущего и вне прошлого, они словно упали в какую-то райскую бездну, их души парили где-то между явью и сном, весь мир отдалился от них, для них не существовало ничего, они были одинаково ослеплены своею влюбленностью и в то же время обрели новое, особое зрение – им казалось, что они смотрят друг другу прямо в душу.