Пером и шпагой

Из окна она видела фейерверк на Васильевском острове. Сначала вспыхнул огнем жертвенник войны, потом в небе выросли символические фигуры России и Пруссии; вот они сошлись и, быстро сгорая в темноте, успели соединить в дружбе руки. Потом потухло все, но тут же выросло над Невою огненное дерево пальмы – олицетворение мира и согласия вчерашних врагов.

А через месяц случилось еще одно застольное событие. Здесь следует сказать, что Петр III начал свое царствование за столом с кружкой пива; за столом же, проткнутый вилкой, он его рыцарски и завершил. Обед в Зимнем дворце, по случаю обмена ратификациями, стал обедом историческим: именно после этого обеда Екатерина поспешила ускорить события…

Стекла бряцали от грохота салютов. Когда она поставила свой бокал, к ней подошел адъютант мужа, хитрый хохол Гудович:

– Его величество изволят спрашивать вас, отчего вы не встали, когда все здоровье императорской фамилии пили?

На что Екатерина ответила Гудовичу:

– Передайте моему супругу, что императорская фамилия состоит лишь из меня самой, моего мужа и сына. А я не столь глупа, чтобы за свое же здоровье вино пить и при этом еще персону свою всем напоказ выставлять!

Гудович доложил ответ Екатерины императору.

– Иди к ней обратно, – велел тот Гудовичу, – и скажи ей, что она дура. Пора бы уж ей знать, что фамилия наша – это мои голштинские дяди, особливо же принц Георг Голштинский, что командиром всей русской гвардии!

Но Гудович еще не успел дойти до Екатерины, как Петр через весь стол – через головы дипломатов – закричал жене:

– Дура! И будешь дурой…

Екатерина повернулась к соседу, Строганову:

– Александр Сергеич, распотешь ты меня анекдотцем.

Придворный понял, что надо разогнать слезы, и – начал:

– Жил один прынц в счастливой Аркадии, и жила пастушка, у коей был воздыхатель горячий и пылкий до игр усладительных…

Конец анекдота таков: Строганова сослали в деревни.

А муженек стал грозиться суровым расследованием, от кого рожден наследник престола Павел Петрович? И вообще – от кого рождены все остальные дети?.. Екатерина твердо решила: «Ну, миленький, этого вопроса вы не успеете выяснить…»

Она – через Орлова – уже заручилась поддержкой гвардии.

Фридрих из Бреславля зорко следил за своим патроном:

– Какой олух! Открывает двери, держа палец под дверями…

И он предупреждал Петра, что русским доверять нельзя, особенно – гвардии русской. Но, залив с утра глаза себе крепким английским пивом, Петр уже ничего не видел, кроме Голштинии.

В один из дней Гришка Орлов появился у графа Сен-Жермена:

– Падре, ваш кошелек неистощим. Дайте еще раз денег на дела, которые…

– …которые мне уже известны, – отозвался Сен-Жермен. – Но сначала, дружок, – посоветовал он Орлову, – растрать казенные деньги, а потом прибегай к помощи меценатов!

Орлов стащил казну артиллерийского ведомства. Гвардия бурлила, и теперь она в самом деле напоминала янычар с их знаменитым «котлом недовольства». Екатерина готовилась сделать последний шаг. Петр – не тетушка. За покойной тетушкой стоял ее отец, его слава, за нее горой была лейб-кампания, за нее были традиции войн и союзов. А что у этого забулдыги? Перстенек с изображением Фридриха, бутылка водки да трубка с табаком, от которой он блюет по углам, словно кошка худая…

Двор Петра III отправился на лето в Ораниенбаум, а Екатерина дала прощальную аудиенцию Бретелю. Свидание было приватно – во внутренних покоях, без свиты. Заметив, что взгляд французского посла задержался на скромном медном кувшине, одиноко стоявшем в углу, Екатерина подняла этот кувшин с пола и сказала:

– Вот, господин Бретель, смотрите! Я приехала в Россию, ничего за душой не имея, кроме этой жалкой посудины для умывания. И знали б вы, сколько я наслушалась упреков за свое бедное приданое! Люди, посол, иногда забывают, что бедность человека преходяща и все может измениться в его пользу…

Казалось бы, все уже ясно: «Вынь да положь!» Екатерина, как умная женщина, этим кувшином дала понять, что ей нужна финансовая помощь для дворцового переворота. Но на Бретеля напал какой-то стих недогадливости. Он прохлопал важный момент, и маркиза Шетарди, который возводил на престол Елизавету, из Бретеля не получилось. И сама Екатерина отпустила его без жалости: Франция, не раскусив намека на бедное приданое, теряла сейчас Россию как союзника на будущие времена.