Коронация, или Последний из романов

Офицеры тоже оглянулись и успели увидеть меж колыхнувшихся занавесок заднего оконца синюю матросскую шапочку.

Разворачивать коляску – как и мне накануне – времени не было, но, к счастью, навстречу ехал извозчик.

Жандармы велели мадемуазель оставаться в экипаже, а сами выкинули из пролетки ваньку и пустились в погоню за каретой, что увозила Михаила Георгиевича.

Догнать не смогли, потому что извозчичьему коньку было не по силам тягаться с четверкой хороших лошадей, а тем временем к мадемуазель Деклик, потерянно метавшейся на сиденье, приблизился некий господин при усах и бородке, учтиво приподнял фуражку горного ведомства и сказал на безупречном французском:

– Условие выполнено – вы видели принца. А теперь пожалуйте взнос.

Что могла поделать мадемуазель? Тем более, что неподалеку прохаживались еще двое мужчин, по ее словам, куда менее галантерейного вида, чем учтивый господин.

Она отдала ридикюль и, следуя указанию Фандорина, постаралась получше запомнить всех троих.

Ну, запомнила и впоследствии подробнейшим образом описала. А много ль от этого толку? Судя по всему, недостатка в людях доктор Линд не испытывал.]

* * *

О провале задуманной обер-полицмейстером операции я узнал позже, ибо в тот вечер в Эрмитаже меня не было. Когда мадемуазель, так и не доехавшая до хитроумной арбатской ловушки, вернулась обратно, я находился уже далеко от Нескучного сада.

После проводов гувернантки, вынужденной участвовать в рискованном предприятии из-за того, что я повел себя глупо и с заданием не справился, безделье показалось мне особенно мучительным. Я ходил взад-вперед по своей комнате и думал о том, какое чудовище Фандорин. Этого гуттаперчевого господина нельзя подпускать к девушкам и порядочным женщинам. Как бесстыдно вскружил он голову ее высочеству! Как ловко завоевал расположение мадемуазель Деклик! И, главное, зачем? Что этому лощеному, видавшему виды обольстителю скромная гувернантка – не красавица, не гранд-дама? Зачем было говорить с ней таким бархатным голосом, да еще нежно жать локоток? О, этот субъект просто так ничего не делает.

Тут-то моя мысль и повернула в совершенно неожиданную сторону. Я вспомнил, как Симеон Александрович, знающий Фандорина по прежней жизни, назвал его «авантюристом наихудшего сорта», от которого можно ожидать чего угодно. Такое же впечатление сложилось и у меня.

В моем мозгу одно за другим затеснились подозрения, и, чтобы разобраться, я попытался на манер того же Фандорина выстроить их по ранжиру.

Первое. История про найденного мальчишку-газетчика по некотором размышлении выглядела сомнительной. Ну, предположим, что Фандорин и в самом деле проявил недюжинную изворотливость и разыскал маленького негодяя. Но зачем же было его отпускать? А если тот что-то утаил или вообще наврал и потом побежал докладывать Линду?

Второе. Почему Фандорин отговаривал мадемуазель следовать указаниям полиции и рекомендовал поступать по собственному разумению? Хорош у Ласовского советник, ничего не скажешь!

Третье. Если ему так не по душе план обер-полицмейстера, то почему он прямо не сказал об этом на совещании?

Четвертое. Куда это он так торопился, попрощавшись с мадемуазель? Что вдруг за срочные дела, когда операция проводится без его участия? Снова какой-нибудь хитрый фокус вроде вчерашнего?

И пятое, наиглавнейшее. Правду ли он рассказал про свои отношения с Линдом? В этом у меня тоже уверенности не было.

Эта последняя мысль вкупе с чувством вины за риск, которому по моей милости подвергается мадемуазель, и подвигли меня на поступок, подобного которому я никогда в жизни не совершал. Даже не предполагал, что вообще на этакое способен.

Я подошел к двери фандоринской комнаты, огляделся по сторонам и приник к замочной скважине. Оказалось, что подглядывать крайне неудобно – очень скоро у меня затекла спина и заныли полусогнутые колени. Но в комнате происходило такое, что мелкие неприятности сразу утратили всякое значение.

Внутри были оба – и господин, и слуга. Фандорин сидел перед зеркалом голый по пояс и производил какие-то непонятные манипуляции со своим лицом. Мне показалось, что он красится, как это проделывает каждое утро мистер Карр – при открытой двери и ничуть не стесняясь прислуги. Маса в ограниченный сектор моего обзора не попал, но я слышал его сопение где-то в непосредственной близости от двери.

Потом, не вставая, Фандорин протянул руку и натянул через голову русскую рубаху малинового шелка, встал, и я перестал его видеть, но зато услышал скрип и потоптывание, словно кто-то надевал смазные сапоги.