Небо над бездной

– Так я и думал. Запереться тут невозможно. Все, идем к тебе. Сейчас уже поздно, а завтра позвоню шефу. Надо уматывать из этого отеля как можно скорее. Соня, ну что ты молчишь? Я не пользуюсь проститутками. Как тебе это доказать?

– Не надо доказывать. У мужчин так устроен организм, вам обязательно нужно это, и ничего страшного. Воздержание не входит в твои служебные обязанности.

Дима захлопнул дверь своего номера.

– Значит, ты поверила этой ведьме? Утром, пока ты собиралась на завтрак, я пожаловался ей, что ночью ко мне в номер зашла горничная. Знаешь, что она ответила? Что ни одной горничной ночью в отеле нет. У них рабочий день с восьми утра до шести вечера, и, наверное, мне это просто приснилось.

Они дошли до Сониного номера. Система замков там была такая же, и Дима придвинул к двери тяжелое кресло. Соня, так ни слова не сказав, отправилась в душ. Он нашел в шкафу подушку, одеяло, запасной комплект белья, постелил себе на диване. Снял свитер, отстегнул портупею, пистолет спрятал под подушку. Сонина сумка осталась у него. Он вытащил ноутбук, отнес в кабинет. Батарея была разряжена, он подсоединил провод. Его слегка зазнобило, когда он взглянул на портрет Сталина, висевший над столом.

Дверь из гостиной в спальню была приоткрыта. Он услышал, как Соня вышла из ванной, как скрипнула кровать.

– Соня, можно я пройду в душ?

– Конечно, проходи.

Он быстро прошмыгнул через спальню, закрылся в ванной и, взглянув в зеркало при ярком свете, увидел, что лицо его пылает. Успокоиться он сумел, только постояв несколько минут под ледяной водой. Когда возвращался назад, в гостиную, решился взглянуть на Соню. Она читала. Не отрывая глаз от книги, пожелала ему спокойной ночи.

Растянувшись на неудобном диване, Дима уставился в потолок. У него была с собой книга «Магия шпионажа», с дарственной надписью от автора Михаила Павловича Данилова, Сониного деда. Они познакомились в Париже, после того как Дима забрал Соню с яхты Хота. Девяностолетний Данилов впервые за многие годы вылез из своего тихого Зюльт-Оста, прилетел вместе с Зубовым в Париж, чтобы встретить внучку.

До того как Зубов перетащил Савельева в службу безопасности Петра Борисовича Кольта, они оба служили в Управлении по борьбе с терроризмом. Забрать Соню с яхты в маленьком французском порту было не так трудно. Диме доводилось работать в значительно более жестоких и опасных условиях. Когда старик Данилов обнял его и, всхлипывая, шмыгая носом, бормотал всякие сентиментальные глупости, ничего, кроме неловкости, Дима не испытал, хотя раньше ему бывало приятно видеть счастливых родственников освобожденных заложников, слушать слова благодарности.

Дело в том, что, пока он вез Соню до Парижа, утешал ее, гладил по голове, у него возникло странное чувство. Ему стало казаться, будто эту операцию он провел не по служебной обязанности, не для Кольта, а для себя лично. Он не мог понять, что с ним произошло. Почему совершенно чужая женщина, к тому же вовсе не в его вкусе, вдруг вызвала такую бурю эмоций, заставила думать о себе, вспоминать долгую дорогу по французскому автобану, щекотное прикосновение светлых волос, тепло и нежность мокрой от слез щеки, запах меда и лаванды.

После развода с женой Дима год пребывал в какой-то тупой растерянности. Они прожили вместе восемь лет. Жену он любил, и вроде бы она его любила. Она работала юрисконсультом в небольшой торговой фирме. Работа была унылая, но почти каждую неделю устраивались веселые корпоративы, прогулки на теплоходах, выезды за город. Жена это обожала, ей требовались, как воздух, большие шумные компании, хохот до упаду, и чтобы постоянно происходили события, кипели страсти. Если событий и страстей не хватало, она сама их создавала. Дима никак не соответствовал такому высокому накалу. Он не мог постоянно ссориться и мириться ради того, чтобы, как она говорила, не закисать в рутине повседневности.

На пятом году совместной жизни ей с ним стало слишком скучно, а ему с ней слишком весело. На корпоративах она много пила. Дома тоже пила. Он не мог составить ей компанию. На шестом году он испугался, что она сопьется.

Последовали два года борьбы, тщетных попыток лечения, грязных скандалов, истерических примирений с клятвами, что она завяжет и они наконец родят ребенка, начнут все заново. Диму не покидало жуткое, сосущее душу чувство вины и безнадежности. Ему казалось, что это он превратил ее, яркую, остроумную, жизнерадостную, в чудовище, которое с визгом и матом пытается вырвать у него бутылку, когда он выливает содержимое в раковину.