– Дочка? Моя?
– Твоя, – подтвердила я, решив больше не «выкать» тетке.
– Чтой-то не припомню, – прохрипела та, – ваще из головы вымело. Недалеко я тут поселилась, за оврагом. Через лес надо перейти. Туда!
Я молча посмотрела в ту сторону, куда показала пьянчужка. Ни малейшего намека на лес в радиусе полукилометра не было и в помине. Автобусная остановка, ряд палаток с мелочовкой, дальше несколько двухэтажных домов.
Двери супермаркета раздвинулись, появилась черноволосая женщина с ведром и шваброй.
– Не пугай покупателей, Алла, – тихо сказала она. – Максим Львович рассердится. Ступай домой, проспись.
Малышева встряхнулась, словно облитая водой кошка, и заорала:
– Пошла вон! Стану я от чебуреков замечания слушать! Понаехали сюда из аулов… Я коренная москвичка, с пропиской. Максим Львович не меня, а тебя вон выставит. Хамло! Дай на пиво!
Последняя фраза адресовалась мне.
– Ничего не получишь, – отрезала я, – лучше послушай добрый совет: иди домой.
Алла шагнула в сторону, ударила ногой по ведру и завопила. Наверное, хулиганка надеялась, что емкость перевернется, но она почему-то даже не вздрогнула.
– Ой-ой-ой! – присела Малышева. – Я пальцы сломала! Щас пойду к Максиму Львовичу, расскажу, как на меня Курага Урюковна напала и ногу повредила! Нехай мне компенсацию платят! Тыщу рублей! Мало всем не покажется! Урою! Тебя, чебуречина, выпрут, денег не заплатят, – узнаешь, как на москвичей наезжать! Я не пьяная! На опохмел прошу с трезвых глаз!
Продолжая ругаться и твердо наступая на якобы поврежденную ступню, Алла влетела в магазин.
Глава 8
– Странно, что директор разрешает подобной нимфе разгуливать около супермаркета, – пробормотала я.
Уборщица оперлась о швабру.
– Нимфа? Скорей уж Алла козлоногий сатир или Бахус.
– Увлекаетесь древними легендами и мифами? – поразилась я.
Поломойка поправила платок.
– Считаете всех, кому не довелось родиться в Москве, идиотами? Или предпочитаете, как Алла, в отношении гастарбайтеров слово «чебурек»?
– Нет, я просто никак не ожидала услышать от вас про сатиров и Бахуса, – честно призналась я. – Вы филолог?
– Преподавала в институте древнюю литературу, – спокойно пояснила уборщица. – Я армянка, муж азербайджанец, жили мы неподалеку от Баку. В нашем городе много смешанных пар, никто о национальности не задумывался, а потом по телевизору кричать глупости стали. Свекровь на сына наехала: «Брось Ануш, она не нашей веры, найдем тебе мусульманку». Ибрагим с матерью поругался, и мы уехали в Ереван. А там совсем тихо, работы нет, в магазинах пусто. У нас двое детей, чем их кормить? Где учить? Ибрагим решил в Москву ехать, здесь у него родственник нашелся. Теперь муж на рынке, в овощной палатке работает. А я в супермаркете шваброй орудую. Дети в школу ходят. Нельзя на людей нападать, не от хорошей жизни мы на эмиграцию решились. Ибрагим дома в театре пел, у него хороший баритон, но в России его талант никому не нужен. Да и я как специалист по древней литературе тоже без надобности, своих хватает. Зато у вас полно вакансий чернорабочих. Чем Алла лучше нас? Мы не пьем, не курим, детей любим. Одна гордость у Малышевой – она москвичка. Только дочка ее постоянно голодной ходит.
– Вы знаете Нику? – обрадовалась я.
– Хорошая девочка, – кивнула Алла.
– В медучилище о ней плохо отзываются, – вздохнула я.
Ануш опустила швабру в ведро.
– Там ребят не любят. Ника нормальная, ее жизнь с пьяницей озлобила. Гордая она! Зашла она как-то в подсобку, Аллу искала, я как раз обедать села. Вижу, Ника слюну сглатывает, предложила ей: «Садись со мной, на двоих супа хватит. Попробуй, я сама варю, в термосе из дома приношу. Не сомневайся, свежая курятина». Понимаю, голодная она. А Ника в ответ: «Спасибо, тетя Ануш, я сыта». Какое там! Глаза правду выдали, и я настояла: «Не побрезгуй, угостись!» Так она одну ложку проглотила, поблагодарила и ушла. Не хотела, чтобы ее нищенкой считали. Да вот и сама Ника!
Я обернулась. По ступенькам поднималась худенькая девочка в джинсах и майке.
– Добрый день, тетя Ануш. Вы мою мать не видели? – спросила она.
– Внутрь пошла, – ответила уборщица, – а тебя вот женщина ищет.
Ника вздрогнула, обхватила себя руками за плечи и выпалила:
– Я ничего не знаю!
Я ласково улыбнулась.
– Пока я ничего и не спрашивала.
Вероника покосилась на Ануш, старательно надраивавшую ступени.