Самый далекий берег

Не прошло и минуты, как в замочной скважине тихонько провернулся ключ, и в комнату прямо-таки ворвался полный, румяный, суетливый человек со странной прической хохолком и бакенбардами, в обширном халате. Столь же проворно заперев за собой дверь, он кинулся к нежданным визитерам, ничуть не удивившись, распростерши руки:

– Господин майор, наконец-то! Я уж заждался… И вы здесь, Михаил Петрович? Душевно рад! А вот с вами, сударь, не имел чести…

– Обер-поручик Константин Степанович Кирьянов, прошу любить и жаловать, – сказал Стрекалов с поразительной обыденностью. – Наш сослуживец, рекомендую…

– Душевно рад, душевно! – заверил румяный, обеими руками схватив ладонь Кирьянова и ожесточенно ее сотрясая. – Друзья Антона Сергеевича и Михаила Петровича – мои друзья… к тому же вы, я так понимаю, имеете честь служить по тому же ведомству, что и они? Ну разумеется, я же вижу… Надобно вам знать, дорогой Костантин Степанович, я сам служил в свое время, да-с, в Белавинском драгунском, в отставку вышел поручиком – родители скончались, наследство, надобно было посвятить себя домашним хлопотам… Честь имею представиться – Степин Алексей Иринархович, отставной поручик и здешний помещик, царь и бог, так сказать, хе-хе-с… Помилуйте, господа, о чем то бишь мы? Чего же мы стоим? Сию минуту распоряжусь!

И он, издали целясь ключом на замочную скважину, метнулся к двери, во мгновение ока отпер замок, захлопнул дверь за собой, слышно было, как он, вприпрыжку удаляясь по коридору, орет во всю глотку:

– Прошка, Афошка, строфокамилы неповоротливые, рабы нерадивые! Один на кухню, другой в баню, шевелись, бессмысленные, пока не запорол! Поворачивайся!

Где-то в недрах дома возникли суета, топот, легонький переполох. Стрекалов опустился в ближайшее кресло, закинул ногу на ногу и достал портсигар. Щелкнув зажигалкой, повернулся к Кирьянову:

– Садись, Степаныч, в ногах правды нет. Иринархович, конечно, зверь и крепостник, типичный продукт эпохи, чего там, – но исключительно по отношению к ревизским душам. Что до приятных гостей, коими мы, как ты уже понял, являемся, то тут обращение другое. Сейчас на себе испытаешь классическое помещичье хлебосольство. Хозяин наш не из убогих, как ни кутит, а осталось немало, так что готовься. Вокруг – девственная природа, экология полностью нетронута, так что птица откормлена чистейшим зерном, а рыбка плавала в водоемах, где нет пока ни капли промышленных стоков и прочих химикатов. А уж вино… А яблочки-груши без всякой химии…

– А девки… – подхватил Мухомор, вольготно развалившийся на диване с вычурной спинкой.

– И девки хороши, – кивнул Стрекалов. – Тоже экологически чистые. У нас тут нечто вроде постоянной базы, Степаныч. Место прямо-таки идеальное. Провинция, глушь, медвежий угол, уездный город верстах в восьмидесяти, что по здешним меркам – расстояние прямо-таки космическое, а проезжий тракт еще дальше. Посторонних практически не бывает, а на дворе, напоминаю, стоит крепостное право. Наш экс-поручик и в самом деле царь и бог. Никто не пикнет. Не положено пищать – поскольку в противном случае можно обрести все тридцать три удовольствия: тут тебе и кнуты, и Сибирь, и собаками затравить… Грустно, конечно, что это наши предки, и секущие, и секомые, ну да что же поделаешь? Должен быть здоровый профессиональный цинизм. Как у врачей и гробовщиков. По большому счету все они, – он обвел комнату широким жестом, – давным-давно умерли уже, хоть и живы для себя самих. И менять в окружающем ничего нельзя, что вам, большому любителю и знатоку фантастики, должно быть понятно. А?

– Конечно, – сказал Кирьянов. – Ну да, разумеется…

С ним происходило что-то странное. Он старательно пытался отыскать в душе хотя бы тень восхищения и восторга – машина времени, первая половина девятнадцатого века, взаправдашнее прошлое! – но получалось плохо.

Потому что все опять-таки, в который уж раз, обстояло крайне буднично и откровенно скучно.

Он подошел к распахнутому высокому окну, выглянул. Дом стоял на возвышении, и вид открывался великолепный: могучие липы, за ними неширокая извилистая речушка, зеленая равнина, лес вдали… Воздух чистейший, непривычный на вкус. Во дворе послышался озабоченный женский голос:

– Пелагья! Пелагья! Ключи неси! Гости у барина!

Он добросовестно пытался настроить себя на некий возвышенный лад, но вновь ничего не получилось.

Если подумать, не было никакого прошлого. Был самый обычный лес вдали, и скучная зеленая равнина, и мужик на подводе, которую неспешно тащила пегая клячонка по ту сторону речушки. И толстощекий, суетливый отставной поручик, наверняка существо примитивное и неинтересное, судя по первому впечатлению. Еще одна книжная иллюзия рассыпалась прахом.