Колдунья

Повертев его, Ольга быстро отыскала сбоку крохотный плоский шпенек, и медальон раскрылся. Внутри оказалась миниатюра, искуснейшим образом выполненная на фарфоровой пластинке: портрет молодой девушки со спускавшимися на обнаженные плечи локонами, в лазоревом, очень открытом платье, отделанном по вырезу и плечам роскошными кружевами. Насколько она могла разобраться, наряд этот принадлежал даже не восемнадцатому веку, а еще более ранним временам – нечто подобное ей случалось видеть на полотнах старых фламандцев. Нигде ни надписей, ни инициалов, но лицо, вот диво, ей чем-то знакомо, и ошибки тут быть не может…

Внезапно Ольга испытала потрясение.

Это был ее собственный портрет – словно в крохотное зеркальце смотрелась. Прически такой она никогда, конечно, не делала, никто не носит теперь таких причесок, но сомнений быть не может: это она, запечатленная кистью искуснейшего мастера в пышном платье, какие вышли из моды лет двести назад…

Ольга долго стояла, зажав в руке изящную безделушку, время от времени поглядывая на изображение и всякий раз убеждаясь, что оно – ее собственное. Или девушки, похожей на нее как две капли воды…

Искать объяснений у помольщика было бы бесполезно, Ольга знала это заранее – не по его умишку такие вещи. Очередная загадка, каких, чувствуется, будет еще предостаточно… Опустив медальон в карман, она стала выкладывать на тесаный стол все, что оставалось в сундучке.

Узкий кинжал с затейливой золотой рукояткой, три флакончика из синего стекла, плотно закрытые пробками – определенно налитые под горлышко. Прислушавшись к себе, Ольга не нашла в новой памяти никаких подсказок: быть может, для этого требовалось вынуть пробки, принюхаться, попробовать на язык. Ну, с этим можно и подождать… Связка непонятных ключей, чересчур затейливых для простых мужицких замков… Еще один флакон, но пустой, из молочно-белого стекла, причудливой формы… Горсть небольших, гладко отшлифованных стеклянных шариков – темно-красные, темно-желтые, темно-синие…

Вот насчет них у Ольги моментально появилась полная ясность: пожар, засуха и ливень, соответственно. Достаточно бросить в нужном месте с соответствующими наговорами, которые она теперь прекрасно знала. Целая горсть разнообразных бед, способных испортить жизнь целому уезду, – жутковатые безделушки поднакопил Сильвестр…

Два темно-зеленых шарика никак не отозвались на ее мысленный вопрос: ну, можно отложить вдумчивое знакомство с наследством на потом… Ага!

Из опустевшего сундучка она достала тяжелый кувшинчик – в ладонь размером, пузатенький, с высоким узким горлышком, за версту пахнущий востоком. Судя по тяжести, он был не иначе как серебряный, хотя почти почернел за долгие годы. К горлышку на чеканной цепочке прикреплена серебряная же пробка, а пузатые бока украшены выпуклой арабской вязью, которую Ольга прочитать не могла. Она злорадно улыбнулась, пряча кувшинчик на груди: вот и отыскалось средство сделать Джафара шелковым…

Убрав все обратно в сундучок, она захлопнула крышку, вышла и повелительно сказала моментально возникшей из завесы мучной пыли мохнатой фигуре:

– Пусть постоит пока. Я за ним потом… пришлю.

– Как прикажете, хозяйка, – пробубнило существо. – Будут новые распоряжения?

Ольга не представляла, какие распоряжения давать этому примитивному созданию.

– Да нет, пожалуй, – сказала она. – Пусть все идет, как шло.

– Хозяйка…

– Да?

– Этот расходился. Третью ночь всплывает и копошится, даже к мельнице в прошлый раз тянулся, в окошки стучал… Ему, надо полагать, опять надобно…

– Кому? Чего?

– Ну этому, который на дне… – создание указало мохнатой конечностью за окошко. – Снова проснулся, давненько не всплывал.

– Да кто?

– Этот, который на дне… – бубнило существо. – Лучше бы вам сегодня ночью прибыть и самой озаботиться, а то покою от него не будет, известное дело…

– Хорошо, – сказала Ольга, прекрасно понимая, что точных подробностей не добьется. – Ночью буду, разберусь…

Все совершенно как у людей, подумала она, направляясь к двери. В мире Той Стороны, как называет его Джафар, тоже, как выяснилось, имеются свои орясины, вроде деревенских дурачков, с грехом пополам способных быть подпасками или сено в копны метать…

Когда она вышла, телеги, нагруженные мешками с мукой, как раз выезжали на дорогу. Мужик со второй, оглянувшись на нее случайно, торопливо снял шапку и поклонился, после чего с видимым облегчением подхлестнул соловую лошаденку. Как сказал кто-то из великих людей, пусть боятся, лишь бы уважали. Или наоборот?