Колдунья

Миновав часовых, она оказалась в расположении лейб-гусарского полка, безмятежно ожидавшего команд. Гусары держали лошадей в поводу, выстроившись поэскадронно, судя по их виду, они настроились на долгое ожидание. Ольга ехала мимо них, уже и не пытаясь делаться невидимой – они-то не часовые, не получали никаких таких приказов о сугубом недопущении в расположение…

Ротмистра Темирова она узнала сразу, хорошо его запомнила, наблюдая вечеринку у камергера. Жгучий брюнет с усами вразлет, картинный и эффектный – настоящий лейб-гусар. Мелкая пешка в большой игре…

Офицеры, с которыми он стоял, ей были незнакомы. Быть может, и среди них находились замешанные в заговоре, но это уже не имело никакого значения… Она с радостью заметила, что штабная палатка, где посередине стоял заваленный картами стол, была пуста. Ольга спрыгнула с коня, небрежно бросила поводья случившемуся поблизости коноводу:

– Подержи, голубчик…

И направилась к кучке офицеров. Не мешкая – времени у нее было очень мало – бесцеремонно взяла ротмистра под локоть и проговорила непререкаемым приказным тоном:

– Прошу вас отойти со мной, не задерживаясь!

Тон подействовал: ротмистр сделал несколько шагов, прежде чем сообразил, что под локоть его ведет невеликая птичка – всего-навсего корнет, да еще провинциального армейского полка. Тогда только он остановился и спросил изумленно:

– Что происходит, корнет?

Ольга без лишних разговоров толкнула его внутрь палатки – не руками, понятно. Опустила полог, входя следом, а вдобавок быстро сделала движение пальцами, после которого ни у кого просто не появилось бы намерения войти в палатку, как будто ее и не существовало вовсе.

Темиров оглянулся уже сердито, разъяренный до крайности.

И застыл с разинутым ртом.

Потому что на том месте, где только что была Ольга, он видел не ее, а государя императора Николая Павловича – в преображенском мундире, при синей ленте и звезде, государь стоял, меряя оторопевшего ротмистра ледяным, пронизывающим взглядом, который обычно редко кто выдерживал.

– Хорош… – сказал «государь» брезгливо. – Дворянин из Бархатной книги, потомок ордынского рода, чуть ли не Чингизид… Язык проглотил?

Ольга знала, что иллюзия безукоризненная – и ротмистр нисколько не думал сомневаться.

– Ваше величество… – пролепетал он в совершеннейшей растерянности, пытаясь вытянуться во фрунт. – Это так неожиданно…

– По-моему, гораздо большая неожиданность – это то, что ты, Темиров, впутался в заговор, – веско, с расстановкой, гремящим голосом произнес «государь». – Связаться с этой сволочью… Ты меня разочаровал, Темиров, я всегда был к тебе благосклонен…

– Ваше…

– Молчать! – последовал гневный окрик. – Хорош, что уж там… Ну, что молчишь? Язык проглотил? Рассказывай, мерзавец, что вы намеревались делать после моего убийства. Живо! У меня нет времени с тобой возиться! Будешь искренен в своем раскаянии, плахи, так и быть, избежишь…

– Ваше величество… Бес попутал…

– Твоих «бесов» я знаю поименно: Вязинский, Кестель, фон Бок…

– Помилосердствуйте…

На бравого гусара жалко было смотреть: он побледнел, как смерть, отчего роскошные усы и бачки казались неправдоподобно черными, ослепительно черными, если только уместно такое выражение. Ему и в голову не пришло подвергнуть происходящее какому-либо сомнению – то, что раньше оборачивалось против Ольги (неверие большинства людей в колдовство) теперь служило к ее выгоде…

– Ну?!

– После случившегося кавалергарды должны были арестовать императорскую фамилию… те, кто состоял в заговоре… Получив известие, полковник Кестель должен выдвинуться со своим полком, разыскать по квартирам и собрать сенаторов, чтобы они утвердили приготовленный манифест о пресечении династии и временно образованном правительстве с камергером Вязинским во главе… Лейб-гвардии егерский…

Он говорил и говорил, захлебываясь, сыпля фамилиями и подробностями. Когда фамилии стали третьестепенными, а подробности – чересчур мелкими, Ольга решительно его прервала:

– Достаточно. Хорош… Ну что же, ступай к своему эскадрону и веди себя так, словно ничего не произошло… а я подумаю потом, что с тобой делать… Марш!

Она ухватила ошеломленного ротмистра за ворот – на сей раз без всякой магии, своей собственной рукой – и вытолкала из палатки, что было совсем нетрудным делом: ротмистр, совершенно ошалев, стал подобен бессильной ватной кукле. Оказавшись снаружи, он оглянулся полубессознательным, затуманенным взором. И нигде не увидел императора – а стоявший неподалеку корнет-белавинец и до того был чересчур мелкой птахой, чтобы обращать на него внимание, а уж теперь, когда ротмистр пребывал в совершеннейшей помрачении чувств… Он закатил глаза, тихо охнул и осел на подогнувшихся ногах, теряя сознание.