Колдунья-беглянка

– Простите…

– Вчера Третьим отделением собственной его императорского величества канцелярии был подвергнут аресту и допросу полковник лейб-гвардии егерей Панафидин, – сказала Ольга, холодно глядя ему в глаза и по-прежнему держа руку на эполете. – Означенный господин рассказал немало интересного об обстоятельствах, сопутствующих недавнему злодейскому покушению на государя во время больших маневров. Он чрезвычайно подробно, откровенно и, что немаловажно, доказательно поведал множество любопытных вещей о камергере Вязинском, фон Боке, полковнике Кестеле…

Она зорко следила за лицом собеседника. Уже при упоминании о Панафидине он насторожился – а с каждой новой фамилией все более бледнел лицом, лоб и виски покрылись испариной, рука рванула высокий, шитый золотом воротник, словно генералу не хватало воздуха.

– Арестованный назвал еще немало имен, – сказала Ольга. – Так, поверьте моему опыту, обычно и бывает: никому не хочется отвечать за содеянное… или замышлявшееся одному. Все очень быстро начинают выдавать сообщников по заговору, надеясь, что ответственность, разделенная меж целой толпой, окажется мене тяжкой… Вы все еще притворяетесь, будто не догадались, зачем мы пришли? (Генерал ответил ей затравленным, паническим взглядом и не произнес ни слова.) Полковник Панафидин рассказал кое-что и о вас… точнее, о тех бумагах, что хранятся в вашем несгораемом ящике, – она указала на правую тумбу огромного письменного стола, украшенного золоченными завитушками в стиле рококо. – Не будете ли вы так любезны его открыть?

Сперантьев непроизвольно сделал такое движение, словно хотел еще плотнее захлопнуть дверцу тумбы, таившую за собой, согласно сведениям Фельдмаршала, металлический ящик для особо важных бумаг и ценностей. Ольгу это движение заставило победно улыбнуться: она рассчитала правильно, какие-то бумаги, вплотную связанные с заговором, там и в самом деле лежали, – иначе почему он пришел в такую ажитацию?

Она недобро улыбнулась:

– Вы намерены оказать сопротивление двум жандармским офицерам, явившимся по именному повелению?

Генерал, судя по его жалкому виду, никакого сопротивления оказать не мог – он попросту оцепенел от ужаса, как настигнутый ястребом зайчонок. Ольга, естественно, не испытывала к нему ни малейшей жалости: он приятельствовал с людьми – и притворявшимися людьми существами, – сломавшими ей жизнь…

– Поручик, – сказала она, не оборачиваясь. – Помогите его высокопревосходительству отпереть тайник…

Фельдмаршал, обрадованный, что и ему наконец-то удастся сыграть некую роль в событиях, придвинулся к сидящему, без малейших церемоний сграбастал его за эполет и, склонившись с грозным лицом, сказал властно:

– Ключик позвольте… – и подпустил металла в голос: – Что ж, прикажете кликнуть из коридора нижних чинов, чтобы карманы вам вывернули?

– Как вы смеете… – севшим голосом пробормотал генерал. – Я все же являюсь…

– Да полноте, сударь, – сказала Ольга тоном, каким объясняются с совершеннейшим ничтожеством. – Вы в данную минуту являетесь не более чем лицом, всерьез заподозренным в соучастии не только в военном заговоре, но и в покушении на цареубийство. Если Панафидин вас оклеветал и никаких бумаг предосудительного характера у вас в столе нет, я, конечно, извинюсь должным образом и готов буду снести любое взыскание начальства. Но если бумаги сыщутся у вас в столе, уж не посетуйте на дальнейшее… Ключ!

Генерал принялся расстегивать высокий ворот мундира, и Ольга забеспокоилась, как бы его, чего доброго, не хватил удар – но, как тут же оказалось, Сперантьев попросту держал ключ на шнурке от нательного креста, что было довольно предусмотрительно. Когда он, путаясь, неуклюже потащил шнурок через голову, Ольга быстро ему помогла, обошла кресло, присела на корточки и распахнула дверцу из темного дерева, украшенную финтифлюшками из позолоченной бронзы и накладным узором из более светлых деревянных фестонов.

За ней оказалась другая дверца, металлическая, с узкой замочной скважиной, прикрытой фигурной накладкой. Отодвинув накладку в сторону, Ольга сунула в скважину ключ с затейливой бородкой, осторожно повернула его, еще раз…

Послышался мелодичный звон, и дверца чуточку отошла. Используя повернутый в замке ключ как ручку, Ольга проворно ее распахнула. Там, внутри, лежала аккуратная стопа бумаг – внизу большие по размеру, сверху меньшие… а на них помещалось несколько обтянутых синим и черным бархатом футляров, круглых и продолговатых, с крохотными застежками, то ли золочеными, то ли золотыми.