Я оглянулся, за спиной темнота, оттуда может что-то прыгнуть на загривок, ухватился за лиану, страшновато, но у других же получается и, сцепив зубы, бросился через борт. Мне казалось, что лечу в свободном падении, ужас заледенил внутренности, но затем ощутил вес своей задницы, все больше и больше, а когда перегрузка резко возросла до темноты в глазах, подошвы коснулись пола.
Черный камень в трех шагах, придавленный поп хрипит и скребет конечностями по каменному полу, потом хлопнул несколько раз ладонью, подавая знаки. Я бросился к женщине, ее белое, нежное, как у глубоководной рыбы, тело светится чистотой и невинностью.
– Сейчас-сейчас, – вскрикнул я успокаивающе. – Сейчас развяжу проклятые веревки… Девственница, наверное?
Она судорожно кивнула. Присмотревшись, с изумлением я узнал ту монашку, что вручила мне образок на цепочке.
– Ну вот, – сказал я, – вы меня выручили, а вас тоже…
Она зябко передернула плечами, щеки медленно краснеют под моим взглядом. Потупив взгляд, сказала несчастным голосом:
– Вы сделали больше… Я у вас в неоплатном долгу.
– Не говорите так, – посоветовал я серьезно. – Иначе меня будет постоянно преследовать мерзкое чувство перевыполненного долга.
Она сказала робко:
– А можно я вам верну долг честью?
Я оглянулся на стену. Торкесса уже одолела две трети лестницы, подпустил в голос глубокого сожаления, мне ничего не стоит, а ей приятно:
– Не успеваем, я ж не кролик… гм… а вот спешит моя ревнивица.
Она заплакала, закрыв лицо ладонями, но и сквозь пальцы было видно, как ярко пылают ее щеки.
– Я теперь опозорена навеки!.. Меня все видели голой… Да-да, все!.. Вы же не знаете, кто под этими капюшонами, а там все видные люди… города с той стороны горы. Я предполагаю, что и мой жених, который клялся забрать меня из монастыря, тоже с ними… Я слышала его голос! Не знаю, то ли боялся, что не дадут повышения по службе, то ли еще почему-то, но чувствую себя такой несчастной…
Она протянула ко мне руки, я обнял, она укрыла зареванное лицо на моей груди, я напряг мышцы и постарался раздуть ее пошире.
– Не надо реветь, – сказал я, – полагаю, ваш жених знал, что явимся и спасем!.. Он не знал другого способа всем показать, что у вас самая изумительная фигура во всем городе.
– Но теперь будут говорить, что я такая-растакая…
Я изумился:
– За что? Разве вы сами разделись? Вас раздели насильно! Привязали. Голая и беспомощная, вы ждали… но, полагаю, даже в таком положении видели, что мужчины смотрят на вас жадными глазами, женщины злятся на мужей и стараются отвлечь их, чтобы те не пялились на вас. Ибо понятно, что любой мужчина, посмотрев на ваше тело, уже не сможет смотреть на своих жен, у него перед глазами будет стоять ваше прекраснейшее тело, ваша дивная фигура, ваши широкие бедра с приподнятым задом, узкая талия и такая дивно крупная грудь, что держит форму, не отвисает…
Она подняла голову и смотрела на меня подозрительно, потом в заплаканных глазах появилось расчетливое выражение.
– Вы так думаете? – спросила наконец.
– Точно! – сказал я с жаром. – Вспомните, как смотрели мужчины.
– Да вообще-то припоминаю, – сказала она. – Хотя я все высматривала моего жениха… или хотя бы мэра города, но видела, как роняют слюни даже почтенные мужи, как подростки. Я их, почтенных, знаю по повадкам. Я ведь берегла только девственность, как вы понимаете, а все остальное я знаю в совершенстве, в монастыре свободного времени хватает, к тому же одна делегация за другой, всевозможные почетные гости…
Послышались быстрые шаги, мы оглянулись, будто застигнутые врасплох. Торкесса подбегала возмущенная, злая, как кобра. Монашка застеснялась и прижалась ко мне крепче. Я сказал торопливо:
– Лилея, вытряхни из рясы вон того попа!.. Нашей спасенной как раз по росту.
– И по фигуре, – мстительно добавила Торкесса.
Тяжелую глыбу сбросила пинком, на что только не способна разгневанная женщина, попа раздела в мгновение ока. Я поймал рясу в воздухе, монашка застенчиво отодвинулась, повернулась спиной, давая возможность полюбоваться на безукоризненную линию спины, тонкий стан и высоко вздернутые пышные ягодицы на длинных стройных ногах. Я помог ей надеть, как шубу, она приняла мою помощь с грацией королевы, обернулась и посмотрела на торкессу уже другим взглядом, холодновато-оценивающим. И, похоже, как-то догадалась, что той еще не удалось меня использовать в естественных целях гормонального равновесия. По губам скользнула победная усмешка, словно намекала, что уж мы-то успели, успели.