НКВД. Война с неведомым

Входим в соседнюю комнату. Полумрак, только в углу каганец горит – какое в то время электричество в обывательском доме? – посреди комнаты стоит основательная такая лавка, а на ней – трумна^[12]. Пустая. А покойник лежит на полу вниз лицом, так что превосходно видно входное отверстие в затылке…

Тут вдова рушится в обморок, а кто-то из родственников мужского пола берет меня за локоток и боязливо этак поясняет: когда все сюда заходили в последний раз, покойник лежал в гробу по всем правилам, как им и полагается…

Ну, не бардак? Спокойно, говорю я себе, не заводись. Работай спокойно, как учили. У тебя ж будет время потом с ними со всеми по душам поговорить, если выяснится, что это они шутки шутят над панами следователями из самого Минска…

Начинаю отдавать распоряжения спокойным голосом, с ледяной вежливостью. Мол, не будет ли панство так любезно положить родного усопшего обратно в трумну, где ему самое место? А сам тем временем произвожу визуальный осмотр комнаты. Там и смотреть нечего, практически пустая. Зеркало занавешенное да лавка с гробом, а более никакой мебели. Окно тоже занавешено.

Поднимают они покойника. Зрелище еще то – потому что у него имеется еще и выходное отверстие, отчего вместо нормальной физиономии получилось черт-те что. Выходное отверстие всегда побольше входного, если не знаете…

Ладненько. Убедившись, что покойника уложили нормально, ухожу сам, увожу с собой всю ораву и начинаю работать, не отвлекаясь на всякую чертовщину: опрашиваю родных касательно вещей сугубо земных, материальных – насильственной смерти. Как положено, интересуюсь, кто где был, кто кого подозревает, не замечали ли перед убийством чего-то подозрительного…

Протоколирую. И слышу, что в соседней комнате что-то легонько этак шумнуло. Не особенно и громкий звук, вовсе не похоже, будто упало что-то тяжелое. Просто легонький шум, и все тут…

Вхожу. А покойник опять на полу валяется. Вниз лицом, руки, как и полагается, на груди скрещены, вытянулся весь, закостенел уже..

Думаю: вашу мать! Кто же со мной шутки-то шутит?

Закипаю, но держусь. Снова зову родственничков, велю умостить покойного в гробу. Еще раз осматриваю комнату – никому постороннему тут спрятаться решительно негде. Окошко изнутри заложено на шпингалеты, и держат они, я проверил, крепко. Ну, мать твою…

Решаю провести следственный эксперимент. Ставлю снаружи, под окошком, обоих своих хлопцев с ясным и недвусмысленным приказом: если кто-то попытается лезть внутрь с улицы, брать живьем, но при необходимости применять оружие. Возвращаюсь к родственничкам и продолжаю протокол с того места, где остановился.

И, честно скажу, прислушиваюсь… Даже напутал в тексте…

Потом снова за стеной – шурх! Я – туда.

А он, холера ясна, опять на полу. Распахиваю окошко, высовываюсь – стоят мои орлы на боевом посту и клянутся, что ни единой живой души и близко не было.

Университетов я не кончал, но знаю, что такое летаргический сон. Начинаю покойничка ощупывать и шевелить – служа в полиции, от шляхетной брезгливости отвыкаешь (быстро, приходилось ворошить и не таких чистеньких – уже активно зачервивевших)…

И очень быстро убеждаюсь, что никаким летаргическим сном тут и не пахнет. Самый настоящий покойник, мертвее мертвого. Окоченел, еще не пахнет, но пятна пошли. Застылый. С такой дырой в башке летаргического сна не бывает, а случается только вечный. Но вот поди ж ты, не лежится ему…

Опять командую, чтобы положили на месте. Выгоняю всех, остаюсь с ним в комнатке сам на сам.

Посижу, похожу, опять сяду. Подумал и закурил – авось не обидится, свой брат, полицейский…

Никаких сверхъестественных чудес не происходит. Лежит себе, как лежал. Только чем дальше, тем мне становится не по себе. Каганец коптит, пламешко неяркое, тени начинают по стенам ползать такие… корявые. То ли от моих шагов ветерок, то ли пес его маму ведает. И начинает казаться от этих теней и тусклого огонька, что мертвец пошевеливается, ухмыльнуться пробует, губами дергает, положение ручонок меняет…

Ничего не могу с собой поделать. Мурашки по спине, и все тут. Ночь, мрак за окном, коптилка едва горит, и – этот…

Внушаю себе, что бояться нечего. Все страхи – глупые и беспочвенные. Мертвые наяву не ходят. В кармане у меня пистолет с двумя запасными обоймами и вдобавок граната. В соседней комнате – мой колежанек ^[13] пан Антон, хотя и сволочь, но мужик отчаянный и вооруженный до зубов. А за окошком, близехонько – еще двое збройных ^[14], видавших виды. Нечего бояться. И все равно, заползает в меня какой-то липконький страх, не могу там больше оставаться, и все тут…

---

12 Гроб (польск.)

13 Коллега (исковерканный польск.)

14 Вооруженных (польск.)