Таня Гроттер и Болтливый сфинкс

Таня замялась, вертя в пальцах холодный пузырек. Она не была уверена, что ей во всем хочется ясности. Неясность значительно более выгодная позиция, так как позволяет бесконечно раскачиваться и ровным счетом ничего не делать.

– А ты сам уже… ну это… понюхал? – спросила она.

– Да. Я успел вдохнуть ее запах, когда просидел у цветка всю ночь. И даже очень много успел вдохнуть, – утвердительно ответил Ванька.

– И..?

– И, как видишь, я здесь… – сказал Ванька просто.

Снизу послышались шаги. К ним кто-то поднимался.

– Ну?! Скоро вы там? – донесся издали нетерпеливый голос Медузии.

Хотя доцент Горгонова и была бессмертной, ждать она ненавидела.

Таня поняла, что пора спешить. Не размышляя, она ногтем большого пальца сковырнула крышку и поднесла пузырек к носу. Больше ничего и не потребовалось. Цветок внутри вспыхнул и, обратившись в розовый дымок, скользнул Тане в левую ноздрю и в правый глаз. Таня моргнула. Выпрямилась. Посмотрела на Ваньку и впервые в жизни увидела его таким, каким он был, во всей его целостности.

Разумеется, она знала его и прежде, но знала осколочно, фрагментами, во многом додумывая, не столько знала, сколько угадывала. Ей казалось, что она смотрела на него очень долго, хотя за это время доцент Горгонова успела пройти только пять ступенек.

– И? – спросил Ванька с беспокойством.

– Дай я пожму тебе лапу! Мне крайне приятно было общаться с таким разносторонним человеком! – сказала Таня и, улыбаясь, похлопала его по плечу.

Она любила Ваньку тугой, звенящей, как натянутая струна контрабаса, любовью. Только в этот миг она поняла, что такое истинная любовь. Это большая, светлая, все покрывающая, все прощающая, ничего не требующая взамен и готовая раствориться в другом радость. Радость, которая тем сильнее и могущественнее, чем меньше хочет взять и чем больше готова отдать.

В этой светлой радости окончательно растворилось то нездоровое, болезненное, доставляющее зудящую муку наваждение, которое связывало ее с Бейбарсовым.

Альбом жизни смело открылся на новой странице, вручив Тане палитру, полную ярких красок.

* * *

Спустившись в Битвенный Зал, они обнаружили там Поклепа и Тарараха. Между ними сидел сфинкс Мегар и чесал задней лапой шею, заросшую не то рыжим мехом, не то медным жестким волосом. Все было очень буднично. Тане чудилось, что все они собрались здесь для чего-то совершенно заурядного и каждодневного.

Ванька, впервые увидевший сфинкса, подумал, что от него пахнет давно не мытым львом. Хотя ему, с детства привыкшему к чистке клеток с хищниками, запах не показался отвратительным или резким.

«Вот она – будничная рутинность зла. Будь зло более «злодейским», оно и отталкивало бы больше. А здесь вроде как ничего и не происходит. Все лишь выполняют условия некогда заключенного договора», – подумала Таня.

Перестав скрести шею, сфинкс скучающим взглядом посмотрел на академика. Несмотря на человеческое лицо, глаза у сфинкса человеческими не были. Скорее львиные или кошачьи – выпуклые, с узким, вертикально повернутым зрачком, который, лишь расширяясь, круглел.

– Ну наконец! Я был уверен, что вы будете тянуть до последнего! Сколько сделок у меня было, и должники вечно тянули… Что люди, что маги. В скорби все крайне предсказуемы. Все проигрывают либо крайне невкусно и быстро, либо, напротив, с пошлым героическим пафосом, – сказал Мегар.

– И что больше нравится лично вам? – вежливо спросила Великая Зуби.

– Вы не поверите, дорогуша, но мне не нравится ничего. Я мирный предприниматель. Мне приятно выигрывать пари и получать за это милые пустячки. Отдайте мне ключ от Жутких Ворот, и я удалюсь, расцеловав вас в обе щеки.

Великая Зуби передернулась, мало вдохновленная такой перспективой. Мегар улыбнулся острыми зубами.

– Значит, нет? – уточнил он.

– Разумеется, нет.

– Прекрасно. И кто будет давать мне ответ? Кого я растерзаю после того, как он окажется неверным? Исключительно традиции для, – с любопытством поинтересовался Мегар.

– Я, – сказал Ванька.

Сфинкс оглянулся на него, посмотрел вначале одним глазом, затем другим и с невероятным презрением обошел вокруг Ваньки.

– Вы специально выбрали самого тощего смертника, академик? – поинтересовался он у Сарданапала.

– Я жилистый, – сказал Ванька.

– Жилистыми, юноша, бывают куры в супе, умершие своей смертью. Ну да начнем, пожалуй!.. Говори, что я тогда задумал!