Темные отражения

– Ну же, Гайно!

– Хайралакский топор… – с усилием выдавил из себя Гайно.

– Ну! Ну, давай!

– Быстр и остер…

– Не останавливайся!

– Разящая сталь, Отточенный край.

– Продолжай дальше!

Опершись локтем о камень ступени, Гайно чуть приподнялся и продолжал выговаривать слова, все четче и увереннее. Разглаживались глубокие складки на лбу, светлели глаза, расслаблялись одеревеневшие мышцы. Боль и тьма – медленно, упираясь, с неохотой – все же отпускали Гайно.

– Давай, Гайно, выкарабкивайся, – похлопал его по плечу Глумз и поднялся на ноги. – Я пойду искать Шайху.

Долго Шайху искать не пришлось. Кьют как ни в чем не бывало шел навстречу Глумзу по вымощенному каменными плитами дворику, перепрыгивая через обломки упавших колонн.

– Вы в порядке, Шайха? – еще издали с тревогой крикнул Глумз.

Спокойный, непринужденный вид Шайхи вовсе не успокоил его.

– В полном порядке, – ответил тот, отсалютовав поднятой рукой.

– И никто не предлагал вам освободиться? – несколько настороженно поинтересовался Глумз.

– Как же, предлагали. – Шайха подошел к Глумзу, и они вместе направились в сторону портика, где остался Гайно. – У меня было целых три освободителя.

– И как же вам удалось от них отделаться? – сгорая от любопытства, спросил Глумз.

– Один из них оказался страстным футбольным болельщиком, поклонником вавилонского «Таспара», – улыбнувшись, ответил ему Шайха. – На этой почве мы и нашли с ним общий язык.

Гайно дожидался их, уже стоя на ногах, радостно улыбаясь тому, что все так счастливо закончилось.

– Пошли в главный храм, – дружески хлопнул его по спине Шайха.

И Гайно не огрызнулся и даже не обиделся на такую фамильярность.

Они вышли на аллею, под своды прерывистой вереницы изогнутых арок.

Запущенный, неухоженный вид – трава, пробившаяся сквозь стыки плит, гибкие лианы дикого винограда, ползущие вверх по граненым бокам колонн и длинными зелеными бородами свисающие с арочных перекрытий, причудливая вязь трещин на розовой с желтизной, поблескивающей вкраплениями поверхности мрамора, – все это придавало окружающему пейзажу удивительный, фантастический вид, напоминающий о сказке про заснувшее царство. Каждый предмет, каждая деталь этой статичной конструкции, созданной людьми и доработанной природой, были неподвижны, раз и навсегда врезаны в предназначенные для них места композиции. Казалось, малейшее движение одного из предметов – и все закачается, надломится, рухнет, рассыплется в прах.

Но троице, идущей среди многовекового покоя и безмолвия, было не до окружающих ее таинственных красот. На стороннего наблюдателя, если бы такой вдруг объявился, они произвели бы довольно странное впечатление. Каждый из них был всецело занят своим невидимым собеседником. Гайно тихо напевал про хайралакский топор, Глумз то и дело, возражая своему оппоненту, выдавал длинные цитаты из классиков, воспевающие красоты и радости земной жизни, а Шайха, как заправский спортивный комментатор, азартно рассказывал о захватывающих перипетиях какого-то футбольного поединка.

Так, говоря каждый о своем, они прошли колоннаду, поднялись по широким ступеням на удивление хорошо сохранившейся лестницы и вошли под высокие своды главного храма солнцепоклонников.

Огромный, сумрачный зал освещался тусклым светом, проникающим сквозь узкие щели под самой крышей. В противоположном от входа конце зала, на возвышении, стоял трехметровый золотой диск – символ солнца. Где-то в потолке над ним, должно быть, находилась скрытая от глаз система окон и зеркал, передающая на диск свет настоящего солнца. В сером полумраке начищенный диск сиял ровным золотистым светом. Вокруг него в воздухе разливался широкий ореол – мерцающий, переливающийся, текущий, тянущийся, как мед.

– Что за дела? – удивленно произнес Гайно, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

– Что случилось? – одновременно повернулись к нему Глумз и Шайха.

– Мой голос сказал, что ему уже надоела моя песня, – растерянно хлопая ресницами, сообщил Гайно.

– Смени репертуар, – посоветовал Шайха.

– Но… – Гайно замялся.

– В чем дело? – удивился Глумз. – Ты не знаешь других песен?

– Знаю, но… – Гайно смущенно потупил взгляд. – Они не совсем пристойные.

Шайха хохотнул.

– Попробуй спеть гимн наемников, – посоветовал он. – Может, ему понравится?

Гайно зыркнул на Шайху, хотел что-то ответить, но, подумав, все же затянул гимн, тихо, едва слышно, одними губами.