«Черные купола». Выстрел в прошлое

Он что-то ворчит, но я уже сосредоточенно смотрю на дорогу и пропускаю его слова мимо ушей.

Худо ли бедно ли, но несколько километров мы проскочили достаточно быстро. Я уже начал прикидывать, что делать, когда догоню телегу. Может, перегрузить с нее часть трофеев? Быстрее лошадь пойдет.

Накаркал…

Говорили же мне умные люди — загад не бывает богат! Неча раньше времени шкуру неубитого медведя делить!

На крутом повороте я, видимо, слишком уж резко повернул, вот и слетела у танка гусеница. А может, это ремонтники ее так хреново натянули? Да не должны вроде бы… Немцы все-таки… Аккуратисты.

Поминая вслух царя небесного и всю его рать, вылезаю на улицу.

Лязгает башенным люком Гришанков.

Нет, немцы тут ни при чем.

Сломался палец, и трак рассыпался.

Вот же мать твою!

Как этот ремонт делают настоящие танкисты, я видел. Именно поэтому оценивал свои шансы на успех как весьма незначительные.

На вопросительный взгляд пулеметчика кратко поясняю ему ситуацию. И все вытекающие из этого наши действия.

Ладно, делать нечего — беремся.

Нет, все отпущенное нам на сегодня везение мы, похоже, исчерпали. Спустя почти час после начала ремонта — воз и ныне там. Уже выглянуло солнце, и нам стало тепло. Даже жарко.

Палец мы отыскали. И не один. Нашлась также и кувалда, и все прочее, потребное для ремонта. Но вот натянуть гусеницу вдвоем… как мы ни пыжились, так и не сумели.

Бли-и-и-н!

Обидно-то как!

Швыряю на землю кувалду. Танк придется бросить, из нас еще те ремонтники.

— Ладно, Олег, лезь за пулеметом и прочим добром. Собираемся в темпе и уходим отсюда.

Он сокрушенно кивает мне и лезет в люк. Слышу, как он там чем-то позвякивает.

Он?

Чем это?

У Олега ведь не десять рук? Или позвякивает что-то еще?

Резко оборачиваюсь назад…

По дороге походным шагом движется колонна немецких солдат…

Это позвякивает и шуршит их амуниция.

«…Вот тут, незаметно, под самый конец, на тоненьких ножках подкрался песец…»

Почему-то именно это полузабытое уже выражение профессора Марченко сейчас всплыло в моей голове.

Немцы идут со стороны деревни, куда вчера ехали обозники. Лагерь ремонтников они не проходили. Надо полагать, и про исчезновение термосоперевозчиков они еще не знают. Иначе не были бы столь спокойны, вон даже боевого охранения у них нет.

Мне от этого, впрочем, ничуть не легче.

Башня смотрит в сторону леса, пока еще Гришанков ее повернет… А на корме танка приторочены две бочки с бензином… и до немцев метров пятьдесят. Не успеть. Даже если он и свалит несколько человек, пусть и десяток-другой, оставшиеся фрицы все равно смогут быстро развернуться и забросают танк гранатами. Это не «КВ», с тем пехоте пришлось бы возиться долго. Да и солдат тут человек шестьдесят. Не менее двух взводов.

В лес рвануть? С двумя пистолетами против такой оравы немцев? Самоубийство. Догонят, зажмут — и каюк. А Гришанков? Из танка вылезти он уже не успеет, а отбиваться в нем долго… об этом я уже думал.

Наклоняюсь к люку.

— Олег! Фрицы! Много! Сиди тихо и даже не дыши! Не вздумай стрелять — сожгут моментом, у нас на корме триста литров бензина. Сгорим, как свечки.

— Понял, командир, — глухо прозвучало из глубины танка. — Но уж если сюда полезут — взорву все к чертовой матери! У меня граната есть, Демин дал.

— Полезут — рви! Все — теперь молчок!

Вытаскиваю из люка ветошь и обтираю ей грязные руки. Бросаю ее на край люка, теперь, чтобы заглянуть в танк, надо будет отодвинуть в сторону эту пропахшую бензином и выпачканную маслом кучу тряпок. Будем надеяться, что пачкать руки фрицы не захотят.

Немцы уже близко. Чуть сбоку колонны шагает офицер. Вот с ним и поговорим…

Делаю несколько шагов и спохватываюсь, на мне нет пилотки, да и шлем остался в танке. Я его снял, когда мы с Гришанковым возились с гусеницей.

Какая там у немцев строевая стойка в таком случае?

— Что у вас произошло? — сухо спрашивает обер-лейтенант.

Все правильно. На мне немецкий комбинезон, на ремне кобура с «парабеллумом», хорошо, что я успел передвинуть ее на немецкий манер. Правда, сапоги русские, но штанины комбинезона у меня поверх сапог, так что это не очень-то и видно. Вот офицер и принимает меня за своего.

— Ефрейтор Густлов, герр обер-лейтенант! — выпаливаю одним духом, вытягиваясь и прижимая ладони к бедрам. Так, по-моему, в кино немцы делали?