— Чмокаю ее в щеку и бегу к ближайшей автобусной остановке.
— Остановите здесь, пожалуйста. — Джастин смотрит из окна машины вверх, на второй этаж, который занимает Центр переливания крови.
— Вы собираетесь сдать кровь? — спрашивает Томас.
— Ни в коем случае! Просто хочу кое-кого навестить. Я недолго. Если вы увидите, что подъезжают полицейские машины, заводите мотор. — Джастин улыбается, но улыбка выглядит довольно жалкой.
В приемной он нервно спрашивает о Саре, и его просят подождать. Вокруг него сидят мужчины и женщины в деловых костюмах, отлучившиеся с работы на обеденный перерыв, читают газеты, ожидая, когда их позовут сдавать кровь.
Джастин придвигается ближе к женщине, листающей журнал рядом с ним, наклоняется, и, когда задает шепотом вопрос, она подпрыгивает от неожиданности.
— Вы уверены, что хотите это сделать?
Все присутствующие опускают газеты и журналы, чтобы взглянуть на него. Он кашляет и смотрит в сторону, делая вид, что говорил не он. На стенах висят плакаты, убеждающие сдавать кровь, фотографии маленьких детей, выживших после лейкемии и других заболеваний.
Он уже прождал полчаса и каждую минуту, нервничая, смотрит на часы: ему нужно успеть на самолет. Когда уходит последний человек, в дверях появляется Сара:
— Джастин!
Она не холодна и не рассержена. Молчалива. Обижена. Это хуже. Он бы предпочел, чтобы она сердилась.
— Сара. — Он встает ей навстречу, неловко приобнимает, целует в одну щеку, в другую, затем почти касается ее губ.
Она отстраняется, обрывая этот фарс.
— Я ненадолго, мне нужно успеть на самолет, но я хотел зайти повидаться с тобой. Мы можем поговорить несколько минут?
— Да, конечно. — Она выходит в приемную, садится, руки скрещены на груди.
Он озирается по сторонам:
— А у тебя нет кабинета или чего-то в этом роде?
— Здесь приятно и тихо.
— Где твой кабинет?
Она прищуривается, и он прекращает расспросы и быстро садится рядом с ней.
— Я здесь, чтобы извиниться за свое поведение во время нашей последней встречи и за все, что произошло после. Мне правда очень жаль.
Она кивает, ожидая продолжения.
Черт! Это все, что я заготовил! Думай, думай! Тебе очень жаль и…
— Я не хотел тебя обидеть. В тот день мои мысли были заняты всеми этими сумасшедшими викингами. На самом деле можно сказать, что мои мысли были заняты ими почти каждый день в течение последнего месяца или двух, и м-м… — Думай! — Можно мне сходить в туалет? Если ты не против. Пожалуйста.
Она выглядит немного сбитой с толку, но говорит:
— Конечно. Прямо по коридору в самом конце.
Стоя рядом с домом, перед которым совсем недавно установили табличку «Продастся», Линда и ее муж Джо прижимаются носами к окну и заглядывают в гостиную. Меня внезапно охватывает желание защитить дом. И так же внезапно исчезает.
— Джойс? Это ты? — Линда медленно снимает темные очки.
Я широко улыбаюсь им дрожащими губами и лезу в карман за связкой ключей.
— Твои волосы… Ты выглядишь другим человеком!
— Привет, Линда, привет Джо. — Я протягиваю руку, чтобы поздороваться с ними.
Но у Линды другие намерения, она желает обнять меня, крепко обнять. Очень мило, конечно, но все наше знакомство ограничивается тем, что более месяца назад я показала ей три дома, и уже тогда она меня удивила: потрогала мой практически плоский живот, узнав, что я беременна. Это было неприятно — мое тело перестало принадлежать только мне, стало собственностью чужого человека. Меня это ужасно раздражало весь месяц.
Я поворачиваю ключ в замке, пропускаю их вперед.
— О! — радостно выдыхает она, а ее муж улыбается и берет ее за руку.
Я вспоминаю, как мы с Конором десять лет назад приехали посмотреть этот дом, который только что освободила пожилая женщина, обитавшая здесь в одиночестве двадцать лет. Я все вспоминаю, и неожиданно прошлое будто становится настоящим, а я сама — привидением.
В доме тогда стоял ужасный запах старых ковров. Полы скрипели. Мы увидели гниющие оконные рамы и такие старые обои, что они успели не один раз выйти из моды, снова войти в нее и опять выйти. Было понятно, что на ремонт уйдет прорва денег, но мы полюбили этот дом, как только очутились там, где сейчас стоят Линда и ее муж.
Тогда у нас все было впереди, Конор был Конором, которого я любила, а я была прежней — идеальная пара. Потом Конор превратился в того, кем он является сейчас, а я стала той Джойс, которую он больше не любит. По мере того как дом делался все комфортабельнее и красивее, наши отношения становились все хуже и хуже. Первую ночь в нашем доме мы провели на ковре, покрытом кошачьей шерстью, и были совершенно счастливы. Позже каждый изъян нашего брака мы пытались исправить, покупая новый диван, заменяя двери и щелястые рамы. Если бы мы потратили столько же времени и сил на поддержание наших отношений, вместо того чтобы украшать дом! Никто из нас не подумал о том, как избавиться от холодных ветров, разрушающих наш брак. Они свистели сквозь расширяющиеся щели, но мы не обращали на это внимания, пока однажды утром оба не проснулись в ледяном холоде.