58  

Все еще охваченный сомнениями, Морозини никак не решался ступить за ограду старого кладбища, походившего на море, на котором Некий чародей остановил волны: серые могильные камни теснились и напирали друг на друга среди кустов жасмина и бузины. И тут внезапно он увидел человека, одетого в черное, с пейсами, свисавшими из-под полей круглой шляпы: тот только что вышел из синагоги и теперь старательно запирал дверь огромным ключом. Морозини приблизился к нему:

– Извините, что осмеливаюсь обратиться к вам, но не вы ли раввин Лива?

Выглянув из-под черной шляпы, человек внимательно всмотрелся в незнакомое лицо, потом ответил:

– Нет. Я всего лишь его недостойный служитель. Что вам от него нужно?

Тон был отнюдь не дружелюбный, скорее даже враждебный. И все же Альдо притворился, будто не замечает этого.

– Я должен передать ему письмо.

– Давайте!

– Я должен передать письмо в собственные руки и, поскольку вы не раввин...

– От кого письмо?

Этого Морозини уже не мог стерпеть.

– Я начинаю думать, что вы и в самом деле «недостойный» служитель. Какое вы имеете право интересоваться перепиской вашего хозяина?

Лицо человека между черными спиралями волос стало багровым.

– Так что же вам нужно?

– Чтобы вы проводили меня к нему... вот в этот дом, – ответил князь, уже поняв, что это – тот самый дом, какой ему нужен. Потом прибавил: – И, разумеется, чтобы вы обо мне доложили, если раввин Лива соблаговолит меня принять.

– Идемте!

При внимательном взгляде можно было заметить, что дом раввина намного старше соседних: его стены были того темно-серого оттенка, какой обретается лишь с веками, окна с цветными стеклами в свинцовых переплетах тянулись вверх под стрельчатыми сводами, а низкую дверь, которую человек открыл ключом, почти таким же большим, как ключ от синагоги, украшала поблекшая от времени звезда с пятью лучами. Морозини подумал, что этот дом тоже, должно быть, уцелел еще с тех времен, когда все кругом сносили.

Вслед за своим провожатым князь поднялся по каменной лестнице, обвивавшейся вокруг центрального столба, но, когда они оказались перед дверью, выкрашенной потускневшей красной краской и висевшей на железных петлях, служитель попросил гостя отдать ему письмо и подождать здесь.

– За этой дверью есть только его руки, больше ничьи. Клянусь спасением души, никто другой к письму не притронется...

Альдо молча отдал то, что у него просили, и, прислонившись к каменному столбу, стал ждать. Долго томиться ему не пришлось. Вскоре дверь открылась, и тот же служитель, ставший вдруг очень почтительным, склонился перед ним, приглашая войти.

Альдо ступил в комнату, занимавшую, как во времена Средневековья, весь этаж. Однако сходство этим не ограничивалось. Хотя день был солнечным, комнату освещали высокие и толстые свечи, горевшие в железных семисвечниках, и этот смутный свет действительно был необходим – так темны были своды и узки оконные проемы с красными и желтыми стеклами в свинцовых переплетах. Человек, находившийся в комнате, тоже казался выходцем из прошлого. Он выглядел так, что, однажды увидев, его уже нельзя было забыть. Необыкновенно – особенно для еврея! – высокого роста, очень худой; с костлявых плеч до самого пола спадали складки длинного черного одеяния; длинные, совершенно белые, отливавшие серебром волосы покрывала бархатная ермолка. Но самым удивительным, без сомнения, было его морщинистое бородатое лицо и горящий взгляд темных, глубоко ушедших под властные брови глаз.

Великий раввин стоял возле длинного стола, на котором стопкой лежали колдовские книги и древняя инкунабула[9] в деревянном переплете – Индрараба, Книга тайн. Об этом человеке говорили, что он не принадлежал к нашему миру, что он владел языком мертвых и умел истолковывать божественные знаки. Неподалеку от него, на бронзовой подставке, в футляре из кожи и шитого золотом бархата, покоился двойной свиток Торы.

Морозини вышел на середину комнаты, склонился не менее почтительно, чем склонился бы перед королем, выпрямился и больше не двигался, понимая, что эти сверкающие глаза внимательно изучают его.

Иегуда Лива бросил на стол карточку барона Луи и взмахом длинной, бледной руки пригласил гостя сесть.

– Так, значит, ты и есть посланник? – спросил он на таком чистом итальянском, что Морозини невольно пришел в восторг. – Ты был избран, я полагаю, самим временем, для того, чтобы найти четыре камня с пекторали.


  58  
×
×