Каждый за себя

Костя потом много раз возвращался мысленно к этому разговору. А такое ли уж правильное дело они затеяли по инициативе отца? Нужна ли вся эта морока и вся эта месть, если Вадька страдает?

Трещинка появилась, а история с Милой сделала ее шире. И Костя решил поговорить с матерью. Нет, не пожаловаться на отца и не попросить ее выступить в защиту сына и выторговать у непреклонного военачальника разрешение на увольнительные. Он хотел поговорить с мамой об этой трещинке. Конечно, лучше было бы поговорить с близким другом, но нельзя. Их общее дело - это их общая тайна, и обсуждать детали можно только в узком кругу, с отцом и с мамой. Так что выбор у Кости крайне ограниченный.

Сегодня Садовое кольцо в час пик стояло намертво, и по дороге из больницы Костя успел не только вдоволь наговориться с Милой, но и нацеловаться с ней до ломоты в губах. Домой он вернулся почти в девять вечера, квартира прямо от входа дохнула на него унылой пустотой. Но ничего удивительного, Костя был к этому готов, ведь машины отца у подъезда нет, значит, уехал "встречать" Врага с работы. Хорошо бы он вернулся попозже, а мама, наоборот, пришла бы поскорее, тогда у Кости есть шанс спокойно поговорить с матерью наедине. Когда отец дома, об этом и мечтать нечего.

Он уселся в своей комнате, раскрыл задачник и начал готовиться к завтрашнему семинару. Учеба давалась ему легко, ведь институт он выбрал не только по способностям, но и по склонностям, по душе. Он учился там, где хотел, и изучал то, что ему было по-настоящему интересно. Задачки по математике он щелкал как орехи, одновременно думая о предстоящем разговоре с мамой. А может, не стоит его затевать? Мать расстроится, ведь Костя видел, как она радовалась, когда отец встрепенулся, ожил, стал похож на себя прежнего, деятельного, активного. Но Костя не сможет жить спокойно, не расставив все точки над "i". Он должен понять, имеет ли он право негодовать на отца, запрещающего ему отлучаться по вечерам из дома, или такого права у него нет. Ладно, пусть отец не пускает его на свидания, это уже вопрос самого Кости - слушаться или нет. Скорее всего, он послушается и запрет не нарушит. Но он должен понимать, справедливы ли его мысли и чувства и есть ли у него в семье единомышленник.

Мать вернулась, как обычно, уставшей настолько, что не могла говорить. Изматывающие пятичасовые переговоры, которые она должна была переводить синхронно, потом частный ученик, потом двухчасовые занятия на курсах немецкого, где она вела "продвинутую" группу бизнесменов, совершенствующих знание языка и разговорную практику перед отъездом в немецкоговорящую страну. Понятно, что язык у нее не ворочается. А тут еще Костя со своими проблемами…

- Мам, тебе суп греть? - крикнул Костя из кухни, пока Анна Михайловна переодевалась.

- Греть, - коротко и негромко ответила она.

- А макароны?

- Нет.

Пока мать молча ела суп, Костя сидел за столом напротив нее и собирался с духом. Бедная мама, у нее даже не хватает сил спросить, как дела, есть ли новости. А может… Может, ей все равно? Может, ей тоже не нужна эта канитель со слежкой и последующей местью Главному Гаду, может, для нее важно только одно: чтобы отец снова почувствовал себя главой семьи, мужчиной? Чтобы не превратился окончательно в труху их брак, ставший похожим на холодную войну с тех самых пор, когда отец остался без работы и все материальное обеспечение семьи из четырех человек обрушилось на мамины плечи?

Попробуй- ка прокорми, кроме себя, еще троих мужиков!

- Мам, вам с отцом, наверное, было бы легче, если бы мы с Вадькой ушли в армию, - Костя не уследил за собой и произнес вслух мысль, неожиданно пришедшую ему в голову.

Анна Михайловна положила ложку и строго взглянула на сына.

- Ты вообще соображаешь, что говоришь?

- Соображаю, - уверенно ответил Костя, хотя вовсе не был уверен в этом, просто брякнул первое пришедшее в голову. - Мы с Вадькой - взрослые мужики, едим в три глотки, нас одевать нужно. А так мы бы два года были на государственном обеспечении. И тебе не пришлось бы так много работать. На тебя же смотреть невозможно без слез - такая ты приходишь каждый день с работы.

У отца амбиции крупного руководителя, он себе работу найти из-за этого не может, сидит на твоей шее, но его одного ты бы как-нибудь вытянула, а тут еще мы с Вадькой. У меня стипендия грошовая, а у него так и вовсе никакой. Что, я не прав?

- Ты безусловно не прав, Костик, - мягко произнесла мать. - Ты прекрасно знаешь, что делается в нашей армии, какая там дедовщина, как измываются над солдатами и деды, и, самое ужасное, командиры. Ты знаешь, какой уровень самоубийств среди солдат? А сколько побегов? Ты думаешь, эти несчастные мальчики от сладкой жизни бегут? Ничего подобного, они от кошмаров бегут, от побоев, истязаний и вымогательства. Я недавно синхронила встречу представителей Комитета солдатских матерей с австрийцами и швейцарцами, так такого там понаслушалась - не приведи господь! А наши еще документы принесли, статистику, аналитические обзоры, я их потом три дня переводила для передачи в какой-то швейцарский фонд. Ужас! Но мы с отцом все это знали и раньше, поэтому и настраивали вас с Вадиком на обязательное поступление в институт с военной кафедрой. А если вас бы в Чечню послали? Два года неизвестности, два года постоянных мыслей о том, как вы там, не бьют ли вас, не унижают ли, не голодные ли вы, не убили ли вас… Нет, мы с папой этого не пережили бы. Да и вам было бы тяжко.