Смерть как искусство. Том 2. Правосудие

– Это почему же, позвольте спросить? – Следователь недобро прищурился. – Уж не потому ли, уважаемый Владимир Игоревич, что вы лично прекрасно знаете убийцу и в курсе его планов. Нет?

Бережной и при этом резком выпаде не утратил своей безмятежности. Было очевидно, что его не так-то просто вывести из себя. «Или он и в самом деле отличный актер? – подумал Блинов. – Каменская что-то говорила на этот счет…»

– Нет, Николай Николаевич, – спокойно ответил директор. – Я не знаю, кто убийца, и я не в курсе его планов. Но я знаю театральную среду, знаю актеров. Преступник – человек со стороны, для меня это совершенно очевидно, а коль так – он не может иметь никаких мотивов для срыва постановки. И это означает, что наши актеры в полной безопасности. Я вас убедил?

– Не убедили, – буркнул следователь. – Я остаюсь при своем мнении. И если вы не хотите пойти навстречу следствию…

– Я просто не могу этого сделать, – все так же мягко поправил его Бережной. – Я отвечаю за финансирование всей жизни нашего театра, я кровно заинтересован в деньгах, которые придут от спонсора, и не собираюсь ими жертвовать.

– Но речь же не идет о том, чтобы отказаться от денег! – Блинов не выдержал и повысил голос. – Вы что, не слушаете меня? Речь идет о том, чтобы приостановить работу над спектаклем. Как только мы найдем и обезвредим преступника, вы сможете продолжать ставить свое «Правосудие» хоть до полного посинения!

– А могу я поинтересоваться, о каких сроках идет речь? День-два? Неделя? Месяц? – Бережной достал толстый органайзер и полистал его. – Мы не можем жить без плана, дорогой Николай Николаевич, поймите же, театр – это не только высокое искусство, это еще и производство. А производство невозможно без плана. У нас на следующий год запланированы две премьеры, и для них совершенно необходимы деньги, которые нам заплатят только в том случае, если мы выпустим «Правосудие». Лев Алексеевич уже провел переговоры с некоторыми актерами из других театров, которых он собирается пригласить в эти спектакли, и они тоже строят определенные планы, как финансовые, так и организационные, ведь им нужно будет освободить время для репетиций. Художники по костюмам, художники-декораторы, художники по свету – у них тоже есть план работы, и хотя они у нас в штате, но их могут приглашать и в другие театры, и они должны понимать, в какой степени и когда будут загружены. Одним словом, это вам только кажется, что поставить спектакль – это просто. Это невероятно, неимоверно трудно и требует четкой организации и планирования работы. А еще это требует денег. Вы можете со всей ответственностью сказать мне, что через три, к примеру, недели мы сможем возобновить работу над «Правосудием»? Можете? Тогда я немедленно внесу коррективы в план на следующий год и начну утрясать изменения со всеми заинтересованными лицами. Или не можете?

– Послушайте, – Блинов не на шутку рассердился, – вы что, не понимаете, что речь идет о тяжком преступлении, об убийстве? Это серьезное дело, а не какие-то там финтифлюшки. И я как представитель государства вправе требовать от вас…

– Не вправе, – невозмутимо отозвался Бережной. – Мы – автономное учреждение культуры, от нас никто ничего не вправе требовать. Только Департамент культуры, и то не по всем вопросам. А уж правоохранительные органы нами совершенно точно не командуют. Одним словом, Николай Николаевич, я ваши трудности понимаю, но и вы наши поймите. При всем желании я не могу пойти вам навстречу.

Следователь поднялся, сделал шаг к двери и с угрозой произнес:

– Хорошо, я знаю, как на вас управу найти. Все равно выйдет так, как я сказал.

Однако у спонсора постановки господина Андрюшина следователь Блинов тоже понимания не нашел. Встретились они в субботу, на следующий день после обнаружения трупа Артема Лесогорова, и Андрюшин уже был в курсе, что его друг погиб.

– Какое несчастье, – то и дело сокрушенно повторял он. – Ах, Темка, Темка! Ну как же ты так? Поверить не могу.

Начал Блинов издалека – с вопросов о том, не было ли у Лесогорова врагов, не рассказывал ли он, что ему угрожают, в общем, задавал весь перечень стандартных вопросов. Но ничего интересного Андрюшин поведать не сумел. Или не захотел.

– Скажите, а как так получилось, что вы решили спонсировать постановку пьесы Лесогорова? – спросил Николай Николаевич.

Андрюшин грустно улыбнулся.

– Когда-то у меня сложилась очень непростая ситуация, и Тема мне здорово помог, он выслушал меня, поверил мне, подсобрал материал и написал статью, которая послужила толчком к возбуждению уголовного дела против тех, кто меня прессовал. Ситуация разрешилась в мою пользу, я был безмерно благодарен Артему, и у нас сложились очень теплые отношения. Примерно год назад или чуть меньше Тема пришел ко мне и сказал, что хочет написать пьесу. Он спросил, помогу ли я ему деньгами, если речь зайдет о постановке, потому что без денег ставить пьесу никому не известного автора никто не захочет. Я заверил Тему, что помогу, даже говорить не о чем. Я очень ему благодарен за помощь и готов был оказать любую ответную услугу. Потом, спустя какое-то время, он позвонил и сказал, что пьесу закончил и надо идти в театр пробивать ее, потому что он показал произведение в своем любимом театре, в «Новой Москве», но ее отклонили. Вот, собственно, и все. Мы пошли вдвоем к художественному руководителю, ко Льву Алексеевичу, и прямо с порога заговорили о деньгах. Пьесу, как вы можете догадаться, сразу приняли, – Андрюшин улыбнулся. – Я предложил такую сумму, что эту пьесу в любом театре взяли бы. Мне для Темы никаких денег не жалко. Он умел дружить как никто.