Рука, сердце и кошелек

– А за что соседи ополчились на Павлу? – обрадовались подруги возможности перевести беседу в интересующее их русло.

– За характер ее вредный. И за отсидку. Вы не смотрите, что Павла на вид такая злая и сердитая. На самом деле сердце у нее доброе.

Ага! Доброе у нее сердце! Старушка, видать, не заметила, как Павла чуть было не набросилась на подруг с кулаками!

– Ну да я вам не о том рассказать хотела. Что там опять у Павлы случилось? Что вы к ней приставали?

Но подруги пока что медлили с ответом. И Леся спросила:

– А почему у вашей соседки имя такое странное?

– Мать ее покойница учудила. Назвала дочку Павлиной. Павлина Андреевна. Ну а сокращенно – Павла или Павлуша. Так что у нее случилось?

Старушка смотрела прямо и твердо. Чувствовалось, что, не узнав правды о своей соседке, она и рта больше не раскроет. Врать ей «сыщицам» не хотелось. И подруги честно рассказали про свое расследование, след которого и вывел их к Павле.

– Если вы думаете, что Павла ту девушку убила, то это вряд ли. Я Павлу знаю. Она не сможет человека убить, а потом спокойно своими делами заниматься. Она хорошая. Уж вы мне поверьте. Если сгоряча чего и натворит, то потом обязательно ко мне прибежит и каяться начнет. О! Слышите!

В квартире раздался звонок, и старушка подняла указательный палец.

– Это Павла!

Петр Ильич, прикорнувший возле порога гостиной, быстро вскочил на ноги и с громким топотом, от которого сотрясались стены в старой квартире и подпрыгивали давно отставшие половицы на паркете, помчался к дверям. Он явно знал и любил Павлу, потому что в его лае подругам послышалась самая искренняя собачья радость.

Наверное, несмотря на свой дурной характер, в глубине души Павла была неплохой теткой. Вот только очень уж глубоко было запрятано ее хорошее «я».

– Посидите тут, – велела старушка подругам. – А я пойду, спрошу, чего этой бедолаге от меня понадобилось.

Девушки остались сидеть в просторной гостиной, обставленной мебелью середины прошлого века. Сталинский ампир. Вещи тогда делались на совесть. И вся мебель выглядела вполне добротной, хотя и давно вышла из моды. Никаких антикварных и дореволюционных безделушек – статуэток, серебра или картин – тут видно не было. Все то, что имелось, было куплено уже в середине двадцатого века.

– Анна Георгиевна, можно к вам?

– А что случилось, Павлуша?

– Нехорошо у меня на душе как-то, муторно.

– Да в чем дело-то?

– Сама не понимаю, а только гадко.

– Это не ты, случаем, на лестнице кричала?

– Я, – со вздохом призналась Павла. – Не сдержалась, а теперь вот жалею.

Подруги слушали и удивлялись. Это та самая Павла, которая едва не растерзала их? Или какой-то другой человек? Говорит тихо, вежливо. Ни следа от той хамоватой зэчки, с которой они столкнулись в дверях.

– Ну, заходи, коли жалеешь. У меня ведь твои девчонки сидят.

– У вас? Не может быть! Почему они у вас?

– А я специально их к себе пригласила. Решила, что ты извиниться перед ними захочешь, вот и позвала их к себе.

Павла быстро прошла по квартире следом за старушкой. И, увидев подруг, скромно притулившихся на кухне, быстро и грубовато произнесла:

– Привет! Что вы там про убийство-то говорили? Я не очень поняла. Кого убили?

– Татьяну.

– Таньку? Мою сменщицу?

– Нет, другую девушку – стриптизершу.

– Чего? – искренне удивилась Павла. – Какую еще стриптизершу? Вы что-то путаете. У нас в «Голубом Мотыльке» стриптиз девчонки отродясь не танцевали. Кому там на них глазеть? У нас одни пи…ы бывают! А они, как известно, бабами не интересуются!

Теперь пришел черед удивляться уже подругам. Выходит, «Голубой Мотылек» – это бар для голубых? Вот оно что! А они и не поняли сразу. А что? Название самое подходящее для такого рода тусовки. И как они сами не догадались об этом?

– Так что стриптиз у нас исключительно мальчики танцуют, – продолжала говорить Павла. – Никаких стриптизерш у нас отродясь не водилось.

– Возможно, Таня работала официанткой?

– Официанты тоже все парни! Во всей ночной смене единственная баба – это уборщица. То есть я либо Танька.

– Вот это она? – сунула Леся ей фотографию, взятую из квартиры убитой девушки.

Павла недолго смотрела на снимок. Сразу же кивнула:

– Да, это она.

– Вы уверены?

– Точно она! Значит, говорите, убили ее?

– Убили. А вы вроде бы не удивлены?

– Не удивляюсь, – подтвердила Павла. – Было у меня предчувствие, что влипнет эта девчонка в беду.