Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)

Агата опустила голову. Не хватало еще рассказывать Кицуму свои недавние мысли!

– Я понимаю, – прошелестел клоун. – Ты ненавидишь нас и, как тебе кажется, справедливо. Не стану утомлять тебя рассказом о том, от кого бежали люди во время Первого Исхода, как племена Дану презрительно отвергли жалкие мольбы о помощи, как едва не сбросили первых поселенцев в море… Но людям отступать было некуда, за спинами у них была только смерть и даже нечто, что хуже самой смерти, они отбросили Дану, опрокинули эльфов, загнали в каменную глубь гномов… Сейчас, похоже, ты бы очень хотела, чтобы все мы погибли. О себе ты не думаешь – Закон Дану и так исключил тебя из числа живых. Ты – рабыня хумансов! Мне ли не знать, как поступают с такими!.. Но погоди, быть может, все еще можно поправить. Ты не думала об этом, ты, собравшаяся умирать Дану?..

Агата слушала, чувствуя, как щеки заливает краска. Старый клоун был прав. Когда-то послы хумансов на коленях молили Дану о помощи.., но рати лесных стрелков так и не переправились через океан, и тогда начался Первый Исход.

…Люди шли и шли через полосу прибоя. Пена давно стала красной, тела громоздились, скрывая насквозь пропитавшийся кровью песок. Бросив в полулиге от берега свои плоты и иные посудины, люди шли, брели, бежали к недальнему берегу. Иные, не имея сил стоять, просто ползли по мелководью.

Женщины несли корзинки с младенцами. Детишки постарше старались идти сами. Коричневый прилив человеческих тел, полунагих, пропеченных южным солнцем, поглотил морскую голубизну. Тех, кто спотыкался, затаптывали. Первыми гибли дети – изнемогшая ручонка разжималась, отпуская мокрый материнский подол, жалкий крик, бульканье, и толпа смыкалась над ушедшим в воду тельцем, и лишившаяся дитя женщина напрасно билась в рыданиях – она не могла даже остановиться, потому что тогда погибли бы все остальные, цепляющиеся за нее малыши. И, случалось, меткая стрела с берега разом прекращала все мучения несчастной.

Да, с берега летели стрелы. Длинные добрые стрелы с белым оперением. Дану не успели воздвигнуть баррикад или укрытий, однако они стояли на берегу густой цепью, высоко подняв луки, и стреляли, почти не давая промахов. Рядом с мужчинами стояли и женщины, и девушки, и дети. И даже совсем немощные старики. В ход шло все, что могло стрелять.

Дану били молча, не нуждаясь в командах. Военные вожди в роскошных доспехах из наборных, заговоренных деревянных пластин, стояли среди простых воинов. В отличие от всех прочих они понимали, что сегодня решается их судьба. Хумансы, которых слишком долго не принимали всерьез, показали зубы, да еще как – полный оскал. Если они сумеют прорваться к лесу…

Люди наступали в молчании. Ни боевых кличей, ни даже предсмертных воплей. Пробитые навылет стрелами почти мгновенно захлебывались водой, наверное, наполовину уже состоявшей из крови их сородичей. Луки Дану били почти в упор; немудреные доспехи толстой кожи с нашитыми роговыми бляхами, какими владели лучшие из воинов человеческой расы, не спасали.

Над людскими рядами не реяло гордых знамен – наступавшие по пояс в воде несчастные не знали, что такое стяги. Они не понимали, для чего над головами их врагов во множестве колыхаются раскрашенные, размалеванные тряпки, зачем они?..

Не было ни времени, ни умения пойти вперед правильной атакой. Воины шли вперемешку с женщинами; и судьбе было угодно, чтобы первой до рядов Дану дошла именно женщина. Молодая, в мокром коричневом рванье, плотно облепившем стройное, поджарое, как у волчицы, тело, она несла на руках завернутого в тряпки ребенка. По рассеченной стрелою щеке обильно стекала кровь – молодка ничего не замечала. Левой рукой она прижимала к себе младенца, в опущенной правой держала оружие – кусок кое-как заточенного дрянного железа, примотанный к грубой рукояти. Это даже нельзя было назвать ножом или кинжалом, он не сгодился бы даже на кухне.

Стрела свистнула у нее над самым плечом; лучник-Дану, лихорадочно рвущий тетиву в десяти шагах перед ней, счел бородатого великана с громадным колуном более достойным своего выстрела.

За те мгновения, пока Дану доставал новую стрелу, накладывал ее, натягивал тетиву, женщина с ребенком одолела пять очень длинных шагов.

Дану взглянул ей в глаза. Светло-голубые, как небо, они двумя искрами горели на смуглом от загара лице. Дикарка была красива.., как бывает красив хищник в последние мгновения перед броском.