Мизерере

— Почему же там, где убили Гетца, надписи не было?

— Возможно, убийцу спугнули. Он не успел закончить работу. Или же, по его мнению, Гетц не заслуживал прощения, в отличие от малыша Насера. Одному — ад. Другому — чистилище. Тут надо еще покопаться, Касдан.

— Если я не отвезу тебя в «Холодную индюшку», что ты будешь делать сегодня вечером?

— Отправлюсь в службу розыска пропавших без вести на улице Шато-де-Рантье, проверю, не было ли других случаев пропажи детей, связанных с Гетцем, с тех пор как он поселился во Франции. Во всех хорах, которыми он руководил. Затем забегу в отдел по защите прав несовершеннолетних, пороюсь в прошлом мальчиков из всех этих хоров.

— Это я уже сделал, но ничего не нашел.

— Вы проверили хористов Иоанна Крестителя и Нотр-Дам-дю-Розер. Если не ошибаюсь, остается еще церковь Фомы Аквинского и Нотр-Дам-де-Лоретт. К тому же вы проверяли по телефону. А я пройдусь частым гребнем по нашим архивам. Все-таки надежнее хорошенько поискать в папках.

— Это все?

— Нет. Обзвоню семьи, в которых Гетц давал уроки фортепьяно. Поищу в базе психологический портрет каждого ребенка. А еще неплохо бы найти следственное дело Танги Визеля. По-моему, в ОЗПН есть копия. И я бы покопался в чилийском прошлом Гетца. Трудно объяснить, Касдан, но я чувствую, что с этим типом не все так просто.

— Ты что, вообще не спишь?

— Изредка. И это не от меня зависит. А вот вам я бы посоветовал спокойно идти домой и пополнить свои познания.

— В плане религии?

— В плане криминалистики. Дети-убийцы. Поищите-ка в Нете. Сами увидите, что это никакая не ошибка. Пусть мне тридцать, но из нас двоих новичок — вы.

Повисло молчание. Касдан размышлял, стоит ли дать мальчишке еще один шанс.

Волокин ответил сам, словно угадав его мысли:

— Дайте мне эту ночь и следующий день. Чтобы я мог доказать вам свою правоту. Эти два типа согрешили, и их грех затрагивает детей. Готов прозакладывать свои яйца.

Касдан вытащил мобильный.

— Кому вы звоните?

— Верну. Должен же кто-то навести порядок на бульваре Малерб.

22

Служба розыска пропавших без вести, отдел по борьбе с преступлениями против личности.

Улица Шато-де-Рантье, Тринадцатый округ.

Воло блуждал в самом сердце этого странного, в форме полумесяца здания, словно одинокий охотник. Он окинул взглядом архивы. В узких и глубоких металлических ящиках теснились тысячи разноцветных карточек. Каждый цвет означал определенный год, каждая карточка — одного человека. Расставленные в алфавитном порядке карточки содержали описание и фотографию пропавшего.

Воло потер руки от удовольствия.

Старые добрые архивы, которые можно листать, перебирать, сортировать.

Он глубоко вдохнул пыльный воздух, прежде чем при свете потолочных светильников выдвинуть первый ящик. Часть его мозга тут же сосредоточилась на работе, а другую занимали иные мысли.

Сутки без наркоты. Каждый шаг, каждая минута удаляли его от бездны — разверстой воронки, подобной циклону в глубинах его собственной плоти. Он греб и греб на утлой лодчонке, изо всех сил пытаясь удалиться от края гигантского слива, постоянно затягивающего его. Оранжево-черный шар, который жег его изнутри, беспрестанно взывал: «…every junkie's like a settin'sun…»

За день у него было два приступа. Два разных лика ломки. В первый раз его скрутило по дороге в Баньоле: словно прожгло огнем от копчика до затылка. Казалось, он вот-вот взорвется, позвоночник выгнуло вместе со спинным мозгом и бесчисленными нервными окончаниями. Подавившись криком, он открыл окно в машине, глубоко вдохнул и посчитал про себя.

Второй приступ настиг его на обратном пути. Полная апатия. Нервы налились свинцом. Летаргия действовала подобно сырому цементу, «схватывавшемуся» у него внутри. В такие минуты поднять руку было непосильной задачей. Все помыслы о будущем казались бессмысленными. На висках выступил ледяной пот, а желудок скрутила жуткая боль, словно там ворочалась тварь, твердившая «убей себя».

У Гетца за компьютером он почувствовал себя лучше. Хотя из носа текло. Мучила тошнота. Но за всеми мыслями была одна, которая его согревала. За любым его действием стояло самое главное: он ничего не принимает. Все это время его терзала боль, но все это время он был clean — чист.

Присутствие Касдана тоже его поддерживало. Он подозревал, что у этого громоздкого плюшевого медведя есть свои секреты, но его возраст, спокойствие, массивность успокаивали. К тому же он чувствовал, что старый армянин нуждается в нем. И это усиливало его желание жить, держаться, бороться…