Личный убийца

Фрол вошел в узкий, провонявший кошками подъезд девятиэтажки, налегая на трость, стал медленно подниматься по ступенькам на второй этаж. На площадке задержался, заглянул в почтовый ящик, но там было пусто. Вся процессия молча двигалась за ним. С нарастающим волнением он преодолел еще несколько ступеней, остановился перед обитой дерматином дверью своей чужой квартиры: она была опечатана.

Капитан опередил его, сорвал пломбы:

— Прощу, открывайте.

Фрол постоял на резиновом коврике, вставил нужный ключ в верхний замок. Из распахнутой двери едко пахнуло мастикой для паркета — натирал в прошлую субботу.

— Входите.

Негромкие, но властные команды следователя возмутили его: что значили, в конце концов, все эти «поднимайтесь!», «открывайте!», «входите!», словно он был не законным квартиросъемщиком, а грабителем, приведенным под конвоем для проведения следственного эксперимента?!

— Это что, обыск?

— Осмотр места происшествия с участием потерпевшего, — терпеливо объяснил Протопопов.

Фрол переступил через порог, сомнамбулой побрел через прихожую в единственную комнату, глядя сквозь заплывшие щелочки век на разбросанные по полу книги, одежду из выпотрошенного шифоньера, вспоротый раздвижной диван, отодвинутый от стены, штабель ящиков из письменного стола, перевернутые стулья, разбросанные по всей квартире фотоснимки, бачки, склянки с химикатами и серпантин проявленных пленок. Можно было даже не гадать, что искали налетчики: все коробочки, — а их было не меньше пятидесяти, — оказались вскрытыми, все пленки из них, несомненно, просмотренными.

— О Господи! Да что же это?.. Зачем так-то, Боже мой! Диван мой, диван… Как же это? — плаксиво причитала Марья Семеновна, порывавшаяся войти, но сдерживаемая сержантом:

— Спокойно, гражданка, спокойно, разберемся.

Фрол опустился на искалеченный диван.

— Надеюсь, теперь вы не думаете, что вас приняли за кого-то другого, Фрол Игнатьевич? — строго спросил Протопопов, хотя Фрол так не думал, скорее это была одна из следовательских версий, которую он жаждал услышать от Неледина и приготовился парировать.

— Понятые, присядьте, пожалуйста. — Участковый внес две кухонные табуретки.

Атмосфера в квартире была почти похоронная: тикал маятник часов с недельным заводом.

— Что я должен делать? — спросил Фрол у Протопопова.

— Наводить порядок. Расставьте все на свои места. Если заметите отсутствие каких-либо вещей, ценностей, документов — я внесу их в протокол.

— А как же отпечатки? — нервно хмыкнул Фрол. Протопопов наградил его недобрым взглядом исподлобья:

— Не беспокойтесь о том, о чем вам не следует беспокоиться, — сказал с легким раздражением. — Вы же видели, что квартира опломбирована. Эксперты уже здесь побывали, с протоколами первичного осмотра в присутствии понятых и прочими материалами уголовного дела вы сможете ознакомиться…

— Уголовного дела? — удивился Фрол. — А что, вы завели уголовное дело?

— Не завели, а возбудили, Неледин.

— Да хватит вам разговаривать таким тоном!!! — вскричал Фрол, не выдержав напряжения, и вскочил.

— Сядьте! — двинулся к нему сержант.

— Каким? — спросил Протопопов. — Каким тоном я с вами разговариваю?

— Как… как со своим подследственным! У вас, что, есть эта… как ее… причина — возбуждать уголовное дело? Я ни на кого не подавал жалобы… то есть заявления!..

— Вы полагаете, нарушение неприкосновенности жилища и нанесение тяжких телесных повреждений в результате разбойного нападения — недостаточные основания для возбуждения уголовного дела?

«Ерунда какая-то, — лихорадочно пытался выстроить предположение Фрол. — Обычно они делают все возможное, чтобы дела не заводить, в случае жалобы даже просят забрать заявление, а тут…»

— Приступайте, Неледин. Начните с книг.

Фрол вздохнул, наклонился и поднял первые три книжки: «Словарь по этике», «Психологию искусства» и томик Шукшина; кажется, они стояли внизу… да, вот здесь, на нижней полке…

Голоса больше никто не повышал, с разрешения следователя сержант и понятые принялись помогать Фролу, участковый ушел, а квартирная хозяйка не пошевелила пальцем — сидела на стуле и изредка вздыхала, глядя на это безобразие. Действо длилось около трех часов. В пять тридцать ушли и понятые — после того, как подписали протокол осмотра.