Испания для королей

Торквемада бросил на кардинала торжествующий взгляд. Вот так, его предложение все-таки победило! «Катехизис христианина» будет предан забвению.

Кардинал впал в уныние. Отныне он уже не мог остановить волну репрессий. И он тут не виноват – евреи сами себе навредили, выпустив этот злосчастный памфлет.

В создавшейся ситуации кардиналу оставалось лишь плыть по течению.

– Дорогой кардинал, – наконец сказал Торквемада, – давайте подчинимся королеве и назначим инквизиторов, которые будут действовать в Севилье. На посты руководителей святого трибунала я предлагаю двух монахов из моего ордена – Мигеля Морилло и Хуана де Сан-Мартино. Вы согласны?

– Согласен, – вздохнул Мендоза.

На застроенных мавританскими домами улицах Севильи было людно. Стоял погожий октябрьский день, и почти на всех балконах устроились дамы в черных мантильях, с интересом рассматривавшие уличную толпу.

Атмосфера была праздничной, а севильцы любили праздники.

На балконе одного из самых красивых домов города сидел мужчина, окруженный родственниками и домочадцами. В углу расположились музыканты: юноша с лютней и юноша с флейтой.

Люди, прогуливавшиеся по улице, то и дело поглядывали на этот балкон. Каждый желал посмотреть на Диего де Сусана, слывшего самым богатым купцом Севильи.

Иные перешептывались:

– Говорят, его состояние оценено в миллион мараведи.

– Вряд ли. Во всей Испании не наберешь таких денег.

– В Испании не наберешь, а у него – пожалуйста. И это состояние он сколотил своими руками. Хитрый купчина, ничего не скажешь.

– Как и все евреи.

– Кстати, повезло ему не только в торговле. Ведь это правда, что его дочь – самая красивая девушка Севильи?

– А ты сам посмотри. Вон она, на балконе. У нас в Севилье ее зовут не иначе, как Сусанной. Я слышал, он ее обожает – потому-то и не спускает с нее глаз. Правильно делает, на нее здесь многие зарятся.

Смотревшие на балкон видели ее, сидевшую рядом с отцом. У нее были большие черные глаза. Такие же черные волосы обрамляли очаровательно нежное овальное личико. Белые точеные руки были унизаны дорогими браслетами и кольцами.

Диего де Сусан полностью сознавал достоинства своей дочери. Ее общество неизменно радовало его, и ему оставалось лишь сожалеть о том, что она не была его законным ребенком. Впрочем, не устояв перед искушением, он взял ее к себе в дом и воспитал вместе с детьми, зачатыми на брачном ложе.

Он боялся за нее – слишком уж она была хороша собой. Потому-то он и опасался, что его Сусанну постигнет судьба ее матери. И пристально следил за ней, оберегал от чужих глаз. Опекать ее он собирался до тех пор, пока не найдет ей партию, достойную ее красоты и его богатства.

Увы, нынешние события все чаще отвлекали его от этой важной задачи.

Ему стало немного не по себе, когда на улице стали читать новые прокламации.

Из них следовало, что у королевских советников возникли опасения, касающиеся тайных привычек некоторых новых христиан – евреев, признавших христианство только для того, чтобы скрыть приверженность вере своих прародителей. Их поведение, утверждалось в прокламациях, надлежит считать самой опасной и пагубной из всех известных испанцам ересей, и, чтобы искоренить ее, в Севилье учреждается инквизиция. Отныне все горожане обязаны пристально следить за своими соседями и обо всех подозрительных явлениях без промедления докладывать инквизиторам.

Диего де Сусан почувствовал какую-то смутную тревогу. А когда задумался о последнем пункте прокламации, его опасения обрели более определенную форму.

В каком другом городе или государстве граждан вынуждают шпионить друг за другом? Где это слыхано, чтобы им говорили: «Доносите на еретиков, иначе вас самих обвинят в ереси?»

Диего попытался отбросить от себя эти малоприятные мысли. Как-никак, он жил в Севилье – красивом и благополучном городе, своим процветанием обязанном таким людям, как он и другие преуспевающие негоцианты. Большинство из них были новыми христианами, поскольку лишь еврейский финансовый гений мог наладить разрушенное войной городское хозяйство.

Нет, священники были не в силах причинить вред Севилье.

Он взглянул на дочь. Она рассеянно обмахивалась веером. Ее длинные черные ресницы были опущены. Уж не таила ли она что-то от своего отца? Все ли было с ней в порядке?

Сусанна между тем радовалась тому, что отец не мог прочитать ее мыслей. «Что-то он скажет, когда узнает, что я натворила? – думала она. – Простит ли он меня? Ведь именно этого он боялся больше всего на свете».