На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала, Стр. 6

— Давай спросим, где здесь автобусная станция, — сказала я, когда мы съехали со скоростной магистрали. — Отсюда в Сарагосу регулярно ходят экспрессы.

Было время сиесты, и на улицах людей встречалось мало. Мы проехали мимо какого-то мужчины, мимо юной парочки, но он не притормозил, не спросил.

— Ты что — знаешь, где это? — не выдержала я.

— Что «это»?

Он по-прежнему не слушал и не слышал меня.

И внезапно я поняла, что означает это молчание. О чем ему говорить с женщиной, так и не отважившейся выйти в мир? Что за удовольствие — шагать рядом с человеком, обуянным страхом перед неизведанным и неведомым, с человеком, всему на свете предпочитающим хорошую службу и удачное замужество? А я — о, горе мне! — пыталась говорить с ним о прежних друзьях, о покрывшихся пылью воспоминаниях, о захолустном городишке. А о чем еще я могла бы говорить?

— Вот здесь ты меня и высадишь, — сказала я, когда мы, судя по всему, добрались до центра. Я изо всех сил старалась, чтобы голос мой звучал непринужденно, но на самом деле чувствовала себя глупой, инфантильной, докучной.

Он не остановил машину.

— Мне надо найти автобусную станцию и вернуться в Сарагосу, — упорствовала я.

— Я никогда не бывал здесь. Я не знаю, где находится мой отель. Не знаю, где будет лекция. И где автобусная станция — тоже не знаю.

— Найду, не беспокойся.

Он сбросил скорость, но не притормозил.

— Мне бы хотелось…

Дважды он начинал, но так и не сумел окончить фразу. Я могла лишь догадываться о том, чего бы ему хотелось — поблагодарить, что я составила ему компанию, передать привет общим знакомым и — таким вот способом — отделаться от неприятных ощущений. Мне бы хотелось, чтобы ты сегодня вечером пошла со мной на лекцию, — наконец выговорил он.

Я растерялась. Быть может, он всего лишь пытается выиграть время, чтобы нарушить принужденное молчание, царившее в машине во все время пути?

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты пошла со мной, — повторил он.

Да, конечно, я — провинциальная девчонка, конечно, в жизни моей не случалось ничего такого захватывающе интересного, о чем стоило бы рассказать, конечно, я лишена блеска и шарма, свойственных столичным женщинам. Но жизнь в провинции, хоть и не придает женщине элегантности или опыта, учит ее, как надо вслушиваться в голос сердца — как внимать ему и повиноваться.

И к моему удивлению, голос сердца шепнул мне, что мой спутник — искренен.

Я перевела дух. Разумеется, ни на какую лекцию я не пойду, но отрадно уже и то, что мой друг вроде бы возвращается ко мне, зовет меня в свои приключения, делит со мной и страхи, и радость побед.

— Спасибо за приглашение, — ответила я. — Но у меня нет денег на гостиницу, и потом я должна быть на занятиях.

— Деньги у меня есть. Переночуешь у меня. Попросим номер с двумя кроватями.

Я заметила, что он весь в испарине, несмотря на холодный день. Сердце мое стало подавать сигналы тревоги, а распознать причины ее мне было не под силу. Радость, несколько минут назад захлестнувшая меня, сменилась полной растерянностью.

Он вдруг резко остановил машину и поглядел мне прямо в глаза.

А когда тебе глядят в глаза, нельзя солгать, нельзя ничего утаить.

И любая женщина, если чувства в ней не вконец омертвели, по глазам мужчины поймет, что он охвачен страстью, — поймет, какой бы нелепостью ни казалось это, каким бы несвоевременным и неуместным ни было проявление ее. В тот же миг припомнились мне слова, произнесенные рыжеволосой девушкой.

Это было невозможно. Но это было так.

Никогда, никогда в жизни не подумала бы я, что он — спустя столько лет — еще помнит. Мы были детьми, мы вместе росли, мы, взявшись за руки, постигали мир. Я любила его — если, конечно, ребенку дано понять, что такое любовь. Но все это было так давно, осталось в какой-то другой, прежней жизни, когда сердце в невинности своей открывалось всему самому лучшему, что есть на свете.

А теперь мы повзрослели и научились отвечать за свои поступки. А то, что было в детстве, в детстве и осталось.

Я снова взглянула ему в глаза. Я не хотела или не могла поверить.

— Мне осталось прочесть только одну лекцию, а потом начнутся праздники в честь Пречистой Девы Непорочно Зачавшей. Мне надо съездить в горы, — продолжал он. — Мне надо кое-что показать тебе.

Этот блестящий человек, говоривший о волшебных мгновениях, стоял передо мной — и все делал не так, как надо: был и неуместно напорист, и вместе с тем недостаточно уверен в себе, и слишком торопил события, и делал какие-то путаные предложения. Мне было тяжко видеть его таким.