Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография

Но с Маруськой мне повезло. С первого дня она стала сама выполнять домашние задания. За полчаса все было аккуратно решено и записано без ошибок. Стихи дочка учила гениально, прочитывала один раз и запоминала навсегда. Маняша ходила в секцию спортивной гимнастики в ЦСКА, плавала в бассейне, учила английский, и все с улыбкой. У нее никогда не было плохого настроения и четверок. Только пятерки.

На родительские собрания я не ходила, страшно боялась. Глупо, но поделать с собой ничего не могла. Классе в девятом Машина классная руководительница Милада Геннадьевна робко попросила:

– Агриппина Аркадьевна, душенька, ну пожалуйста, загляните на полчасика, у нас праздник, дети сдали экзамены.

Пришлось плестись в школу. В классе я забилась в угол и через некоторое время услышала, как Милада Геннадьевна нахваливает какую-то ученицу, все эпитеты были только в превосходной степени, и я ощутила легкий укол зависти. «Бывают же на свете счастливые родители круглых отличниц». Ровно через минуту до меня дошло: этот чудо-ребенок, это сказочное существо, эта восхитительная девочка моя Маня.

Класс обычно настороженно относится к учительским любимчикам, но Маше разрешалось все, друзей у нее целая армия.

В феврале этого года я прибежала домой, заглянула в комнату Манюши и увидела дочь, роющуюся в кипе бумажек.

– Чем занимаешься? – поинтересовалась я.

Маня хихикнула:

– Во, валентинки разбираю, целую кучу прислали.

Потом у нас появился компьютер и программа ай-си-кью. Главный хакер в семье Маня, я редко беру в руки «мышку», только если требуется ответить на почту. Однажды вечером, когда Маша ушла на английский, мне срочно понадобилось прочитать одну статью. Я загрузила машину, увидела Маруськин контактный лист и ахнула: человек триста, не меньше.

В общем, до лета 1996 года наша жизнь была совершенно счастливой. Александр Иванович стал сначала доктором наук, профессором, а потом академиком. Мальчишки были пристроены к делу, Машка росла, любимая собака, кошка и котята бегали по дому, я носилась по ученикам, материальное положение стабилизировалось, мы расправили крылья и стали мечтать о покупке собственной дачи, маленького домика в деревне, где станем проводить лето, жить в Глебовке надоело до икоты.

В июле девяносто шестого мы с Александром Ивановичем и Маней отправились отдыхать в Тунис. Вместе с нами поехала и моя подруга Оксана с сыном Денисом.

Первые дни прошли великолепно: солнце, фрукты, танцы… Дней через пять верхняя часть купальника внезапно стала мне мала. Нельзя сказать, чтобы я расстроилась. Господь забыл одарить Грушеньку бюстом, мои формы с трудом дотягивали до первого размера, мне хотелось же иметь по меньшей мере третий. Сначала я переживала, усиленно ела капусту, но потом поняла, что занимаюсь ерундой, и решила донашивать то, чем богата. И вдруг в сорок пять лет мой бюст стремительно начал расти.

Страшно довольная собой, я продемонстрировала «успехи» Оксане, хирургу по профессии.

В глазах подруги заплескался ужас.

– Немедленно в Москву, – велела она, – первым же самолетом.

Я возмутилась:

– Еще чего! Мы же отдыхать приехали, – и не послушалась Оксанку.

К врачу я пошла лишь в сентябре, несмотря на приказы подруги. Грудь не только росла, она еще начала болеть. Не посоветовавшись с Оксанкой, я отправилась в Институт Герцена к профессору-онкологу. Он принял меня сурово и, едва осмотрев, заявил:

– Рак. Где же вы ходили, милочка? Запущенная стадия, скорей всего, метастазы в легких, печени… Впрочем, можно попробовать соперироваться, хотя особого смысла я не вижу. Думается, вам осталось жить месяца три.

До сих пор не понимаю, каким образом мне удалось устоять на ногах, отчего я не упала в обморок. Кое-как собрав волю в кулак, я пролепетала:

– Давайте операцию сделаем.

– А смысл? – нахмурилось светило. – Хотя… ладно, наши расценки таковы: оперативное вмешательство…

Он стал называть цифры. Я тупо качала головой.

– Вы подумайте, – завершил чтение «прейскуранта» профессор, – может, лучше не тратиться, средства еще понадобятся.

Хорошо хоть он не прибавил: на похороны и поминки. Я выпала на улицу, машинально влезла в подошедший автобус и залилась слезами. В салоне оказался контролер, но он, увидев, что женщина, севшая на остановке «Онкологический институт имени Герцена», рыдает навзрыд, не потребовал у меня билета, я ехала «зайцем», забыв про все на свете, утирая слезы рукавом кофты. Неожиданно приступ отчаяния и жалости к себе прошел. В голове заворочались другие мысли.