Вернемся к эвакуации. Устав от однообразного меню, мама с подругой захотели риса, мяса, масла… Но где было взять денег на еду? И тут к ним пришли быстроглазые узбеки и предложили:
– Вы девочки красивые, мы парни горячие. Сегодня привезем вам все для плова, готовьте еду, а потом повеселимся!
Мама с подружкой, измотанные голодом, решили продать честь за крупу и согласились. Через час у них на кухне лежала туша барана, стоял мешок риса и желтел килограмм масла. Девушки быстро сделали плов, наелись и загрустили: близился час расплаты. Любить щедрых узбеков сил не было. Моя мама повздыхала, повздыхала и сказала подружке:
– Давай их не пустим! Запрем дверь покрепче.
Мигом повеселев, они задвинули тяжелую щеколду. Узбеки постучали, побили в створку кулаками и ушли.
Самое интересное, что отвергнутые не применили к ним никаких штрафных санкций. Рис, мясо и масло не отняли, в темном углу не били, а при встрече на улице расплывались в улыбке и восхищенно говорили:
– Обманщицы!
Но мне с Ильей Львовичем повезло намного меньше, чем маме с узбеками. П. оказался злопамятным. Сталкиваясь со мной в коридоре, он отворачивался, на редакционной летучке обрушивался на меня с гневными отповедями, снимал материалы с подписью «Васильева» из номера, одним словом, мстил, как умел.
– Что ты сделала Илюхе? – поинтересовался один раз заместитель Пахомова Давид Гай. – Почему он тебя сожрать готов?
Я рассказала Додику про сцену с телефоном. Гай захихикал:
– Да уж! Ладно, не дрейфь, я помогу.
На следующий день, торопясь на работу, я влетела в лифт и обнаружила в кабине Илью Львовича. Выскакивать назад показалось глупо, да и подъемник уже пополз вверх. Я вжалась в угол.
П. неожиданно улыбнулся:
– Здравствуй, Грушенька!
– Э… доброе утро, – пролепетала я, пораженная его приветливостью.
Через пять минут, на летучке, Илья Львович принялся нахваливать меня. Я отыскала глазами Давида, тот незаметно подмигнул.
Естественно, сразу после собрания я понеслась к Гаю.
– Что ты сделал с Илюхой?
– А, просто сказал, что ты спишь с N.
N был куратором «Вечерней Москвы» в городском комитете партии, и я пришла в полный ужас:
– Ты с ума сошел!
Додик отшвырнул карандаш:
– Вовсе нет! Илюха дикий трус, а N об этом никогда не узнает!
Но, кроме противного Ильи Львовича, в «Вечерке» служило много хороших людей, отличных журналистов и добрых товарищей. Тот же Давид Гай или Сафи Александрович Акжигитов. Сафи пристроил меня подрабатывать на радио, походя объяснив, как следует писать информацию, чтобы она хорошо звучала в эфире. В соседней комнате сидела веселая, красивая, очень добрая и невероятно талантливая Наташа Синякова, у нее всегда можно было перехватить три рубля до получки. Был заведующий отделом науки Рубен Багирян и его сотрудница Лена Цыганкова, которые, узнав о том, что Аркашка серьезно заболел, без всяких просьб с моей стороны мгновенно бросились на помощь и устроили ребенка в лучшую клинику. В отделе писем работали Света Комиссарова и Лена Митько, постоянно наливавшие мне остродефицитного кофе. Таня Харламова часто кричала мне на ходу:
– Грунька, сегодня прекрасно выглядишь!
А на летучках я старалась сесть поближе к Жанне Авязовой и Нелли Горячевой. Если кто-то из начальства набрасывался на меня, хрупкая, миниатюрная Жанна сквозь зубы шептала:
– Наплюй и разотри. Не ошибается только тот, кто не работает.
Алла Стойнова, Дина Абрамова, Всеволод Шевцов, Юра Иванов, Нелли Маринич, Оля Никольская. Я помню их всех, я не забыла того хорошего, что они для меня сделали, и всегда говорю:
– Я из «Вечерней Москвы», это там меня превратили в профессионального журналиста.
В восемьдесят третьем году мой ангел-хранитель пробился на прием к господу и упросил того помочь Груне Васильевой. Судьба явилась ко мне в образе соседки из сто восемнадцатой квартиры, Алены Струтинской. Алена была замужем за Димой Салынским, сыном писателя Афанасия Салынского. Мы с Димкой знакомы еще по Переделкину, а в Москве тогда жили на одной лестничной клетке. Алена стала моей близкой подружкой, и мы часто по вечерам пили вместе чай.
Однажды она сказала:
– Тебе надо выйти замуж!
Я замахала руками:
– Ни за что!
Алена вздохнула и замолчала. Она, естественно, знала о двух моих неудачных браках. Через час я забыла об этом разговоре. В пятницу вечером мы с Кешей укатили в Переделкино, на дачу. Союз писателей отчего-то после смерти папы сразу нас не выселил, мы пользовались домом до 87-го года.