Пилот особого назначения

– Так поди разбери. Все в кровищи и молчат... партизаны Черного Неба... м-м-мать...

– Разберемся. – Иванов на глазах – а точнее, так сказать, "на ушах" – скисал до своего обычного печального состояния. – Да, и не вздумайте предоставить отчет в выражениях... вашего выступления в эфире. Жду подробный рапорт. Я знаю, вы их любите.

– Тьфу, пропасть... прошу прощения! Так точно, слушаюсь, есть рапорт!

– Ждите. Истребителям приказываю осуществлять барраж зоны пиратского рейдера, пока техники не подготовят "Левиафан" к буксировке. "Комета" и "Че Гевара", следуйте к "Левиафану" немедленно, вы мне будете нужны.

"Че Гевара" – это позывной Комачо Сантуша. На его вертикальном стабилизаторе красуется трафаретная голова в берете, древняя, как сама революция в Латинской Америке.

Зачем мы понадобились Иванову догадаться нетрудно: трупы опознавать. А также общаться с выжившими.

Да, "Левиафан" здорово изменился с тех недавних пор, когда я сообразил, что сии регенерированные ветры вредны для меня. Нынче посадочная палуба здорово смахивала на морг и кладбище погибших флуггеров одновременно. Или даже не морг. Реквизиторский цех из антикварного забористого хоррора про расчленителей.

Осназовцы стаскивали в центр палубы разнообразные фрагменты тел, тела относительно комплектные и нечто, в чем очертания бывших костюмов человеческой души не читались вовсе.

Дэ-э-э…

Бой в замкнутом пространстве – апофеоз войны. Современное оружие умеет делать такое!

Простроченные автоматными очередями на кадрах старой кинохроники кажутся усопшими во сне – в собственной постели, среди любящих домочадцев.

По слабозащищенным целям здесь применялись тропфен-кугели. Это такие пульки, начиненные кинетическим гелем.

При попадании в препятствие оболочку разрывает, и в разные стороны несутся капли плотной жидкости на сверхзвуковой скорости. Профессиональная короткая очередь – шесть выстрелов, в то время как одного попадания хватит, чтобы оторвать руку начисто. Шесть же пуль… Шесть пуль, цивильные мои друзья, разваливают тело пополам, с гарантией.

Осназ занимался первичной сортировкой трофеев, подсчетом тел и так далее. Всюду велись нормальные такие разговорчики, какие бывают в конце нормального рабочего дня (я интонации имею в виду – никак не содержание).

– А почему я должен опять убирать кишки?!

– Р-р-р-азговорчики, Свиньин! Это ты "баклажан" в коридоре шарахнул? Тебя просили? Вот теперь убирай!

– Так Хамадеев...

– Р-р-разговорчики!

– Ты смотри, это вот этот нас на входе в ангар из пулемета прижал, – (протягивая голову с шеей и куском плеча).

– Да? Не-е-ет! Вроде не этот! Тот был темнокожий, а этот прям белоснежка.

– Иди ты!

– Точно запомнил – темнокожий!

– Тела в кучу не валить! Отдельно иденте.. идентифици... блин, в общем тех, кого опознать можно!

– А как мы это поймем, старшой?

– А вот я сейчас из тебя неопознанный летающий объект сделаю, для примера – вылетишь в технологический колодец, тебя потом никто не опознает!

– Нежности в вас нету, старшой...

И так далее. Ни-и-икаких эмоций – на работе люди.

У меня эмоции были. Пару раз я чуть не сблевал. Сантуш держался надменным молодцом. А потом... потом, товарищи, я глянул на шеренгу ходячих пленных и увидел ее – Фэйри Вильсон.

С перевязанной головой, спекшейся коркой вместо волос, но очень злую. Порадовался, что в скафандре человека, то есть меня, не вдруг узнаешь.

"Надо бы предупредить наших циклопов. Она ж сейчас кинется – вон как глазами стреляет!"

Не предупредил – уж очень убедительно выглядела победившая сторона.

Прибыл товарищ Иванов, запакованный в какую-то редкую модификацию "Саламандры" серебристого цвета. Обычные легкие скафандры такого рода – оранжевые или голубые, а тут видать по всему – статусная вещь! С ним: Александра, техники и смена пилотов-навигаторов.

Он сразу подошел ко мне, откинул забрало (на удивление ангар не был разгерметизирован, да и силовой эмулятор уверенно выдавал 0,8 "же").

– Приступайте, Андрей. Мы без вас Блада не опознаем, да и в иерархии не разбираемся.

– Так нечего приступать. Жив и здоров – вон он, пятый справа. А возле него – Чарли Небраска, их лучший истребитель... не знаю, может быть на настоящий момент – старшина истребителей.

– Небраска, пф-ф! – Фыркнула Саша. – Всегда было интересно – это фамилия или позывной?

– Не могу знать, – это я.

– Фамилия, – это Комачо.

– Лишнее! – Это Иванов. – Салмана дель Пино и Доктора Скальпеля не видно?

– Никак нет. "Алые Тигры" полагают, что оба погибли на Шварцвальде в ноябре.

– Товарищ Сантуш, подтверждаете? – Поворот к Комачо.

– Да бес их знает! Там такая мясорубка была, тушите свет! А мы тела не очень-то опознавали – не успели просто. Ну, вы понимаете – чужаки, а потом Моргенштерн взорвался...

– Понимаю. Значит, запишем пока в пропавшие без вести. – Поворот ко мне. – Надо с Бладом и этим Небраской предварительно побеседовать. Пока от боя не отошли. Идите, Андрей.

– Насчет чего побеседовать?

– Насчет всего. Напугайте их, ваше появление будет психологически выгодно. Вдруг сболтнут нечто полезное? И вы, Лев, – обратился он к лейтенанту Степашину, который заблаговременно подступил к начальству, – ступайте для достоверности. Подыграйте по ситуации.

Сказано – сделано, я пошел. Вдогонку раздались печальные слова Иванова:

– Жаль, Румянцев не разбирается в методах оперативного дознания – такой момент пропадает...

Приободрил, блин! Я ж, в самом деле, ни уха, ни рыла! Ну что же, будем пугать!

Вот он, Блад! Всё так же аккуратно выбрит, наутюжен, будто и не был в бою! А глаза –абсолютно безумные...

Двое осназовцев выдернули его вместе с Небраской из шеренги и подвели к нам.

– Здорово, предатель! – Бросил мне Небраска.

Блад промолчал, глядя в подволок.

– Взаимно. – Ответил я. – Ничего не хочешь сказать? А, Кормчий?

Долгий взгляд, дьявольщина, а в глазках-то совершенно нешуточное сумасшествие!

– Мне с тобой разговаривать не о чем, мой нечестивый брат! – Сообщил Иеремия торжественно.

– А если подумать?

– Смешно слышать такой совет от того, кто сам ни разу в жизни не думал самостоятельно...

– Церемонии разводить будем?! – Взревел Лев, очень натурально, я аж подпрыгнул, а он рванулся к Бладу, засадив тому в горло ствол автомата. – Я тебя, суку, прямо здесь кончу! И уродов твоих заодно! И никто мне ничего предъявит! "При попытке побега"! Ты меня понял, гондон?! Говори, падаль! Будешь сотрудничать?!

– Н-ну, я так и думал, кхе-кхе, – прохрипел Кормчий. – Вам всем от меня что-то надо. И вы мне ничего не можете предложить взамен. Даже сделать ничего не сможете, так как смерти и пыток я не боюсь – боль очищает.

– Может, ну его к лешему, а? – Сказал Лев, показательно успокаиваясь и убирая автомат. – Предлагаю устроить всей компании прогулку в открытый космос без скафандров. Скажем, что ритуальное самоубийство. А то у нас царит нездоровый гуманизм – затаскают еще по кабинетам за жестокость. Ну а так – нет человека и спросить не у кого. Как тебе идея?

Блад улыбнулся окровавленными губами. Весь его вид выражал живейшее желание и полнейшую готовность прогуляться без скафандра.

– Смерть очища-а-ает, братья.

– Смерть очищает! – Как робот повторил Небраска.

– Смерть очищает! Смерть очищает! – Пошло гулять по рядам пиратов, до которых долетали некоторые слова.

Все-таки Кормчий был артист. Даже сейчас он играл, хоть и мала аудитория – не его уровень. И как играл! Жил ролью!

Ну что же? Я тоже кое-чему научен.

– Нет, Лева, нет! – Я покачал корпусом, так как головой в летном скафандре не больно покачаешь. – Плохая идея! У меня есть идея лучше!