– Товарищ Иванов! – Позвал его Степашин, откладывая вилку с изрядным куском омлета. – А что же покушать? Давайте к нам!
– Некогда, Лев! – Отмахнулся тот. – Время не ждет – на фрегате позавтракаю.
И убежал, если его манеру перемещаться можно назвать столь громким термином.
– Он вообще когда-нибудь спит? Ест? – Спросил боец осназа Щедролосев, который, не чинясь, сидел за командирским столом в офицерской столовой.
– Было дело... пару раз, – рассеянно отозвалась подошедшая Александра.
– Куда его понесло? – спросил Сантуш.
– Да, в самом деле, куда? "Левиафан" захватили, пиратов угомонили, все круто! – Поддержал Ревенко.
Александра ответила в том духе, чтобы мы кушали, отдыхали и набирались сил. За нас уже подумали – как-то так.
Два дня мы потратили на душеполезное дело. Пилили орбиту и атмосферу обтекателями наших "Горынычей", слётывая звенья и группу в целом.
Много наработаешь за два дня? Да, блин, "девочкины слезки", как говорила Алиса в Стране Чудес (безумную книжку эту, которую в России не переиздавали лет триста, я мусолил как-то пару дней на борту "Левиафана"). С другой стороны: "Маршировать лучше, чем разлагаться" – так говорил классик армейского летописания.
Кадры подобрались опытные, так что результаты не очень печалили. Налет часов, в том числе боевой, у всех был на уровне, да и "Горыныч" осваивать с нуля пришлось одному Сантушу.
Таким образом, я стал ведущим своего старшего товарища. Ревенко, наш летный командир, получил в ведомые Настасьина, а Кутайсов – Сеню Разуваева.
Между учебой мы болтали. Все – устало, а я – радостно. Потому что родной РОК-14, родная флотская казарма и родная флотская форма наполнили жизнь смыслом, а вашего неумелого повествователя – энергией.
После всего!
Друзья мои!
После суда военного трибунала! После унизительного для кадрового истребителя (пусть и недоделанного) прозябания в концерне "Дитерхази и Родригес"! После пыточного подвала "Эрмандады"! После постыдной работы на пиратов! С волчьим билетом!
Я!
Безобразная скотина!
Носил лейтенантские звезды (хоть и фуфлыжные), а меня носил наш русский военный флуггер! В то время как страницы моего личного дела носили запись: "От боевой службы отстранен пожизненно".
Вот это вираж биографии, правда?!
Когда я поделился своими мыслями с Комачо, тот, как обычно, полез за словом в карман и вынул оттуда мудрую фразу:
– Знаешь, Андрей... Создатель вообще такой шутник!
– Ого! Сам придумал?
– Только что.
– Не могу не согласиться.
Эта шутка Создателя сделала мне так хорошо, что я готов был целовать Иванова в отсутствующие ГАБовские погоны и безропотно снес бы имплантацию в череп не одной, а десятка миниатюрных бомб!
Бомбы, кстати, вшили. Маленькие такие штучки, размером с крупинку сахара. Не соврал Иванов.
Ну и Сашу я готов был целовать. И в погоны, и куда угодно. Да только она редко показывалась, а когда снисходила, всегда отгораживалась субординацией и казенным "вы".
Да, зацепила меня товарищ капитан, ох зацепила. До сих пор вспоминаю наше с ней свидание на орбитальной крепости "Амазония", что стережет покой системы звезды Лукреции изо всех своих антикварных сил.
О чем я думал? Любовь к Рошни Тервани никуда не делась и не думала даже. Но, по меткому германскому определению, душа и тело разрывались между "Ich liebe" и "Ich will" – "я люблю" и "я хочу".
Скотина вы, товарищ бывший кадет, а теперь товарищ непонятно кто. Форменная скотина.
Слава Богу, ни времени, ни каких других резервов на душевные страдания не оставалось.
К вечеру второго дня наши машины в красивом строю зашли на посадку и замерли на ВПП Сектора 13. Согласно распорядку товарищи пилоты выстроились в шеренгу и предоставили себя товарищам техникам, так как разбирать летные скафандры самостоятельно мы не имели права.
– И что мы такой кислый? – Поинтересовался Разуваев, которого распатронивали по правую руку от меня.
– Оставь, Арсений, человека в покое. – Прогудел Настасьин. – Человек в телесном удручении пребывает.
– Не, ну а шо я такого сказал? Я ж с целью пообщаться, поддержать, посочувствовать и все такое!
– Ты когда шевелюру пострижешь, сочувствующий? – Спросил Ревенко на правах командира.
Принятый техником шлем явил миру роскошный сенин чуб, упавший чуть не до носа. Завязалась перепалка, за что Артему большое спасибо – прилипчивый одессит отлепился.
Удручение меня накрыло внезапно, так сказать, второй ударной волной. Я просто посчитал сколько времени пришлось провести в космосе – на адреналине, на нервах, когда жизнь на кончиках пальцев...
Штурм Шварцвальда, разведка в районе Тирона, взрыв звезды Моргенштерн, клонский карцер и клонская допросная, а потом сразу захват "Левиафана", гибель Тойво Тосанена и Фэйри Вильсон. О первом слова хорошего не найдется, а о второй не грех бы и всплакнуть.
Это ж я, выходит, почти три недели в боях и походах. Или, точнее, в боях и допросах. Не вынимая! Устанешь тут! И хорошо еще, что есть Сантуш, с которым всем этим можно поделиться! Так как нас очень настоятельно попросили насчет своих биографий друг с другом не откровенничать!
Кстати, как Комачо переносит эти нагрузки? Ему ж крепко за тридцать – возраст для истребителя совсем не юношеский.
Пока я страдал в руках техников, пока они паковали скафандры в рундуки, на взлетку вырулил легкий двухместный мобиль с Александрой на борту. Она выскочила на бетон, невыразимо свежая и прекрасная среди всеобщей армейской серости. Серая взлетка, черные истребители высятся заснеженными скалами, серый вечерний воздух и она – такой контраст!
– Мужчины! Товарищ Иванов прибыл, ждет вас немедленно на пятом складе. Будем новую матчасть принимать! – Воскликнула она и улыбнулась.
Так улыбнулась, что никто даже не сказал ничего матерного, приличествующего моменту. А я сперва хотел! Да сразу перехотел – умеет подкатить!
– Все слышали? Тогда в одну шеренгу и за мной – шагом марш! – скомандовал Ревенко, дыша морозным паром.
Ну что же, потрусили на Склад – в нашу секретную замызганную штаб-квартиру. Оно и хорошо, ибо снимать скафандр на поле зимой, даже такой мягкой, как новогеоргиевская – удовольствие ниже среднего. Только ничего не попишешь – наша шестерка квартировала на космодроме сверх штата, все помещения оккупированы пилотскими сменами, а "Дзуйхо" зачем-то висел на орбите.
Космодром, забор, КПП, хмурые осназовцы, елочки-араукарии, робот-уборщик борется с хламом, два поворота направо, полкилометра по прямой, и вот он – Склад №5. На отшибе, уродливый, огромный, возвышается над пейзажем полукруглым гофрированным сводом.
На входе нас проверили еще раз, для порядка. Мы вошли. И увидели нечто такое, что просто нет слов.
Техники муравьями облепили... нет, на техников мы не обратили никакого внимания!
На обширной палубе стояли они.
Крупные, побольше "Хагенов". Оливково-зеленые. Без намека на фонарь пилотской кабины. Короткокрылые настолько, что непонятно вообще, где корпус, а где крылья. Вместо посадочных опор вывалены на штангах элементы бронирования днища. А сама броня такой фактуры, что и описать невозможно – не хватит слов – констелляция каких-то жгутов, утолщений, канелюров и наплывов непонятного технического и аэродинамического назначения.
Мы подошли.
Мы издали удивленные звуки.
Нехорошие слова говорил даже Клим, не жаловавший мат, как и все муромчане. За процессом любования нас застал Иванов.
– Ну что, кто опознает данные летательные аппараты? – Спросил он и улыбнулся.
– Это...
– Это...
– Это развлекательно-боевые планетолеты чоругов! – Выпалил я, так как совсем недавно потел над "Техникой ксенорас".